Антон Кротов - Вперёд, к Магадану! Страница 45

Рассказывали и о различного рода велосипедистах. Как раз этим летом по трассе ехала на велосипеде некая француженка Мадлен. Проезжала в день километров восемьдесят, всё время опережая нас, и встречные водители рассказывали нам о ней. Догнать же нам её всё не удавалось. И вот сидим мы в столовой в Томторе, причём столовая пустая, людей нет, мы попросили макарон, нам сказали: сейчас сварим. Пока варили, я отошёл, а Андрей остался караулить наши макароны. Возвращаюсь, Андрей чем-то озабочен.

— Антон, нам пора отсюда смываться. Француженку, Мадлен, заловили: у неё виза в Якутию просрочена. Сняли её с маршрута и отправили в Усть-Неру.

(В последующем мы узнали, что у Мадлен кончилась не якутская, а российская виза, но сейчас это было от нас скрыто.)

Я, наоборот, решил, что будет очень неплохо, если депортируют: из Усть-Неры дорога хорошая. И мы решили ожидать этого приятного момента депортации, в Якутии-то и мы находились нелегально. И вот, когда уже поели, идём по посёлку, а навстречу — два милиционера.

«Ура, сейчас депортируют», — подумали мы.

Милиционеры и впрямь заинтересовались нами, но, проверив документы и узнав, что мы путешествуем автостопом, — отпустили. Так и не удалось нам депортироваться.

Мы пошли покупать хлеб. В Томторе хлеб выпекают только к четырём часам дня, и то хорошо, если к четырём поспевает. Но уже с трёх вокруг пекарни создаётся ажиотаж. На сей раз пекарню атаковало человек тридцать. Хлеб поспевал не весь сразу, а партиями по 5–10 хлебов, и тут же исчезал: через закрытую дверь и через окна его умудрялись купить наиболее пронырливые люди. Я решил караулить дверь, а Андрей — окно, но новые партии хлеба всё равно проскакивали мимо.

— Девушки! Дайте три буханки!

— Нам пять буханок! Пожалуйста! Когда у нас в Куйдусуне будет своя пекарня, мы к вам ездить не будем!

Половина речей была на якутском языке, и мы не понимали.

Так прошёл час, наконец Андрею повезло на три буханки. Стандартные «восточные» хлебы — буханки из пшеничной муки, мягкие и ещё горячие. Стоили они всего 5 000 — невероятно дёшево для таких регионов. Хотелось купить больше, но это было трудно, количество выпекаемого хлеба было ограничено.

Обрадованные, мы немедленно вышли на трассу и продолжили путь свой. Пройдя за пост ГАИ (близ Томтора есть пост ГАИ со шлагбаумом! Правда, гаишников там не содержалось), мы выбрали ровное место и стали там, ожидая машину и возжигая костёр. Уже наступал вечер, а с ним и сырость и неизбежный холод, а также желание что-нибудь съесть.

ВСТРЕЧА С ПЬЯНИЦЕЙ

…Следующий по трассе посёлок — Куранах-Сала, собственно, не посёлок даже, а один дом связи — в 80 км после Томтора. Видимо, связисты должны периодически ездить в Томтор, хотя бы за хлебом — вряд ли у них есть своя пекарня. Так оно и оказалось.

Прошло часа два-три ожидания, мы успели прямо на трассе сварить суп и компот из местных ягод, и вот на дороге показался «Уазик». В нём сидел пьяненький (но ещё сидящий за рулём) господин — бывший начальник Куранахского дома связи, уволенный недавно за пьянство, о чём мы узнали сперва от него, а потом и от других лиц. Он, конечно, не сказал, что его уволили за пьянство, — «Так, народу я не понравился». Истинную причину мы узнали позже. Уже много дней он находился в запое и обрадовался, что будет с кем ещё выпить. Но мы не пили, водитель остановился и выпил грамм двести в одиночку.

Сначала ехали нормально. Пересекли Индигирку по длинному, узкому деревянному мосту. Раньше, в доисторические времена, здесь ходила баржа-паром, теперь её останки чернели на одном из берегов. Местность совершенно глухая, ненаселённая, низменная, безлесная. Нормальные деревья в таком климате не растут, кусты только, и обглоданные, словно горелые спички, ёлочки. Болота, бесконечные просторы, в тумане не горизонте — солидные заснеженные вершины гор.

Вдруг вдалеке видим дом.

— А кто здесь живёт?

— Да бабка одна, 80 лет. Сидела она здесь когда-то, когда ещё лагеря были, да и осталась навсегда. Муж был, старик, умер он, теперь уже много лет одна.

— А как она живёт? — изумился я. — Что, огород у неё, картошка?

— Ха-ха-ха! картошка! ха-ха-ха!.. Какая здесь картошка, тут земля на 20 сантиметров отмерзает — это максимум… Никакой здесь картошки. А как живёт? Да вот я проеду, зайду, дам что-нибудь, другие заедут — тоже дадут. Так и живёт. Раньше у ней даже электричество было, дизельный мотор стоял, пока дед жив был. Сейчас нет.

В это время поравнялись с домом. Водитель притормозил:

— Сейчас я вернусь. А то бабка хоть и старая, но крутая, узнает, что мимо проехал и не зашёл к ней — потом ругаться будет, кулаками махать.

— А это что за «Запорожец» стоит?

— А, это бабкин «Запорожец», от деда ей остался. Когда вода спадает, она на нём в Томтор ездит.

Мы очень удивились.

Водитель отправился к бабке, а мы остались в машине, полагая, что вот-вот он вернётся. Но его не было около получаса. Когда я уже решил идти к бабке и проведать, что случилось, появился сей бывший начальник связи, на ногах не стоящий совершенно.

— Ну всё. Поехали. Вы водить машину умеете?

— Нет, не умеем.

— Тьфу…! Ну, тут 50 километров осталось, как-нибудь доедем.

Было уже темно, а водитель перепил и ничего, по его словам, не видел. Мы ехали, виляя вправо и влево, совершенно наобум.

— Может к бабке зайдём, переночуем?

— Надо было, конечно… А теперь развернуться-то как? Ну, прорвёмся как-нибудь… У меня переночуем… У меня в Куранахе ква-артира двухкомнатна-ая… (зевает). «Уазик», шатаясь из стороны в сторону, как и его несамоходный владелец, пыхтел со скоростью 40 км/час. В одном из мест водитель остановился. «Сейчас, передохну». Мы решили покинуть его в интересах нашей безопасности. Ночью ездить с пьяным весьма неприятно.

Вообще стараюсь услугами пьяных не пользоваться. Итак, мы вышли, а водитель уснул в «Уазике», стоящем прямо на середине проезжей части. Конечно, это опасно, но ночью на Колыме ездят редко, поэтому его никто не сбил.

Когда поставили палатку, раздался скрежет заводимого мотора, и «Уазик», к нашему великому изумлению, уехал. Но мы не огорчились, а спокойно уснули.

«КОЛЫМСКИЕ ГОНКИ» ДО КАДЫКЧАНА

Следующий день мы стояли на трассе часов двенадцать. Вернее, жили на трассе: развели костёр, варили суп, собирали ягоды, занимались физическими упражнениями. Иногда шёл дождь, иногда прекращался. За день мы сожгли в качестве дров все палки и чурки в радиусе ста метров. Стояли мы не в лесу, а в болотистой низине, поэтому дров нашли немного. За весь день проехала всего одна машина, грузовичок, в кузове которого якуты ехали на сенокос (за 20 км, где была трава), остановилась, мы пообщались, но уезжать на 20 км не хотели. «Вот совсем когда кончатся дрова (скажем, завтра) — тогда и перейдём на другое место», — решили мы.