Тур Хейердал - Путешествие на "Кон-Тики" Страница 45

Попугай приходил всегда в сильное волнение, когда у нас на борту была акула. Он выбегал из хижины, с бешеной быстротой устремлялся на крышу, где выбирал себе надежное место для наблюдения. Там он сидел, кивал головой, порхал туда и обратно и кричал от возбуждения. Он быстро стал первоклассным моряком и был неистощим на разные шутки и проказы. Мы считали, что нас было семеро на плоту: шестеро людей и один попугай. Крабу Юханнесу пришлось в конце концов примириться с тем, что мы считали его тварью с холодной кровью. Ночью попугай залезал в свою клетку, висевшую под крышей хижины, а днем свободно прогуливался по палубе или висел на шесте, проделывая самые головокружительные акробатические упражнения. На мачтовом штаге[25] у нас были сначала винтовые зажимы, но от них так быстро изнашивались канаты, что мы заменили их обычными морскими узлами.

Когда штаги ослабевали под действием солнца и ветра, нам приходилось вновь натягивать их, чтобы мачты из тяжелого, как железо, мангрового дерева не кренились. Эта работа требовала участия всех нас. Мы тащили, и в самый критический момент попугай начинал взывать своим резким голосом: "Тащи-тащи!.. Та, та, та..." Если ему удавалось рассмешить нас, -он сам смеялся, шатался от собственных шуток и кружил вокруг штагов.

Вначале попугай был недружелюбно настроен по отношению к радистам. Случалось, что они сидели в своем углу, надев магические наушники, счастливые и поглощенные налаживавшейся связью с каким-нибудь любителем из Оклахомы. Вдруг в их наушниках воцарялась тишина и они не могли добиться ни одного звука, сколько бы ни трогали кнопки и как бы осторожно ни дергали провода. Это означало, что попугай побывал наверху и перекусил антенну, что случалось очень часто в первое время, когда провод антенны был привязан к баллону. Но однажды попугай серьезно заболел. Он сидел в клетке, хандрил, два дня не прикасался к еде, а в его помете поблескивали кусочки антенны. Тогда радисты раскаялись в крепких словах, сказанных по адресу попугая, а попугай - в своих поступках. С этого дня Турстейн и Кнут стали его самыми близкими друзьями. Да, дело дошло до того, что он нигде не хотел больше спать, только в радиоуголке. Родным языком попугая, когда он появился на плоту, был испанский, и Бенгт утверждал, что он стал говорить по-испански с норвежским акцентом задолго до того, как стал подражать любимым словечкам Турстейна на чистом норвежском языке.

Проделки попугая и его яркая расцветка доставляли нам удовольствие в течение шестидесяти дней, а затем огромная волна захлестнула корму и смыла его в то время, как он спускался вниз с мачтового штага. Когда мы заметили, что попугай оказался за бортом. было уже поздно: его нигде не было видно. Да мы все равно и не смогли бы остановить и повернуть "Кон-Тики". Что за борт упало, то пропало - в этом мы не раз убеждались на собственном опыте.

Гибель попугая угнетающе повлияла на наше настроение в тот вечер. Мы знали, что нас ожидает такая же участь, если кто-нибудь из нас упадет за борт во время ночной вахты.

Поэтому мы постановили строго соблюдать все правила безопасности, добавили еще бечеву для обвязывания во время ночной вахты и напомнили друг другу, что два прошедших благополучно месяца еще не гарантируют нас от всяких случайностей. Неосторожный шаг или необдуманное движение - и с нами даже среди белого дня может случиться то же, что и с зеленым попугаем.

Очень часто нам попадались плавающие на поверхности моря большие белые яйца кальмара, похожие на яйца страуса или на черепа. Однажды мы видели даже, как в одном из них извивается зародыш. Когда мы увидели эти белые шары в первый раз рядом с плотом, мы подумали, что пустое дело - сесть в резиновую лодку и их достать. То же самое мы думали, когда оборвался канат от сети для планктона и сама сеть осталась у нас в кильватере. Мы спустили лодку, привязав ее канатом к плоту. К нашему удивлению, мы обнаружили, что ветер и волны оказывают сильное сопротивление, а канат, соединяющий резиновую лодку с "Кон-Тики", тормозил нас так сильно, что мы никак не могли подплыть к тому месту, на котором только что были. Нам иногда и удавалось подойти почти вплотную к тому, что мы хотели подобрать, но в последний момент канат, которым мы были привязаны к плоту, дальше не пускал, а "Кон-Тики" этим пользовался и утаскивал нас на запад. "Что попало за борт, останется за бортом!" - такой урок мы усвоили на основании печального опыта. Кто хотел дожить до конца путешествия, должен был глядеть в оба, пока "Кон-Тики" держал свой нос по направлению к земле, находившейся по ту сторону океана.

Пусто стало без попугая в радиоуголке, но когда на следующий день тропическое солнце заиграло на поверхности Тихого океана, мы не могли больше горевать. В следующие дни мы втащили на палубу много акул, в желудке которых время от времени находили среди голов тунцов и других редкостей черный загнутый клюв попугая, однако при тщательном рассмотрении он каждый раз оказывался клювом кальмара.

Наши радисты с самого начала испытывали большие трудности. Уже в первый день нашего плавания в водах течения Гумбольдта они были вынуждены укрыть под парусиной угол, в котором находилась чувствительная радиоаппаратура, чтобы спасти от воды все, что возможно: вода начала струиться по ящикам с батареями. Кроме того, им пришлось решать и другую трудную проблему: как установить довольно длинную антенну на маленьком плоту. Они попытались поднять антенну с помощью бумажного змея, но порыв ветра сбил змея вниз и он утонул в море. Тогда они решили поднять антенну на воздушном баллоне, но тропическое солнце прожгло в нем дыры, он сжался и исчез в океане. Были у них, как известно, большие неприятности с попугаем. К этому еще надо добавить, что мы провели четырнадцать дней в течении Гумбольдта, прежде чем выбрались из мертвой зоны около Анд, где на коротких волнах было слышно не более, чем из пустой консервной банки.

Но однажды коротковолновые позывные пробились, и сигнал Турстейна был принят случайным радиолюбителем в Лос-Анжелосе, который настраивал свой аппарат, чтобы связаться с другим радиолюбителем в Швеции. Как истинный радиолюбитель, он первым делом спросил, какой системы наш аппарат, и, получив исчерпывающий ответ, спросил, кто такой Турстейн и где он живет. Когда же он узнал, что Турстейн живет в бамбуковой хижине на плоту, путешествуя по Тихому океану, что-то странно заклокотало в аппарате, после чего Турстейн поспешил добавить другие подробности. Как только радиолюбитель немного пришел в себя, он рассказал, что его зовут Гал, а его жену - Анна, она родилась в Швеции. Он обещал сообщить нашим семьям, что мы живы и здоровы.