Вадим Бурлак - Неизвестный Нью-Йорк. История. Легенды. Предания Страница 46

Бристоль и Чумелый даже издалека узнали среди суетившихся возле автомобилей тех, кто приезжал вчера на рассвете за Вороном.

Приятели переглянулись и спрятались за стволами деревьев. Выжидали молча. Обменивались только взглядами и жестами.

Наконец появился Анжель. Бристоль и Чумелый не видели его ни разу, но мгновенно сообразили, что это именно он. Все так же молча они кивнули друг другу и выхватили пистолеты.

Атака была столь стремительной, что в ответ не последовало ни одного выстрела. Двое головорезов «серебряного мальчика» замертво рухнули на мостовую. Шофер второго автомобиля ткнулся окровавленной головой в руль и затих. Сам Анжель, с простреленной грудью, все же успел прыгнуть в первый форд.

Машина мгновенно рванула с места.

Достали ли выстрелы вдогонку «серебряного мальчика» — Бристоль и Чумелый так и не поняли.

В свой отель они уже не вернулись. Решили не рисковать. Сразу отправились на квартиру к земляку в Южный Бронкс. Там и договорились несколько дней переждать и подумать, чем заняться дальше.

Поворот судьбы

А утром к ним заявился нежданный гость издалека.

— Ай, здравствуйте! Не надо лишних слов. Я знаю, какое горе постигло вас. Поверьте: это и мое горе…

Глаза Монечки, и без того всегда красные и слезливые, стали еще красней и печальней.

— Ворон был славным юношей и умел толково «лепить панамы» и чисто лопошить фреев. Он никогда не был фуф- лыжником. Потому берусь похоронить его как человека.

Старик неожиданно усмехнулся:

— Правда, Ворон думал: добряк Монечка настолько сделался дряхлым, что забыл, заключая пари, упомянуть минимальную сумму, за которую надо продать статую Свободы. Предъяви он контракт хоть на один доллар, я бы все равно считался проигравшим…

Монечка хитро взглянул на приятелей.

— Но я ничего не забываю… — Он сделал многозначительную паузу и заговорил о другом. — Ну, а вы что собираетесь делать?..

— Если Анжель не сковырнулся, доведем его до гроба, по-скорому срубим в Нью-Йорке деньжат и — айда на Одессу, — ответил Бристоль.

Старый шнеерзон покачал головой:

— «Серебряный мальчик» остался живым, но теперь скрывается, и явно не в Нью-Йорке. Так что он пока не доступен. А насчет Одессы — забудьте. Нетуже больше старой доброй «мамы». Война шумит в Европе. Грядут большие перемены…

— А чё нам в этом Нью-Йорке без Ворона делать? — обреченно махнул рукой Чумелый.

Монечка вздохнул.

— По правде говоря, я ввязался в дурацкое пари с Вороном лишь потому, что собрался переезжать в Нью- Йорк. — Старик сделал многозначительную паузу и продолжил. — Я знал: здесь мне понадобятся расторопные и умненькие юноши…

Бристоль и Чумелый выжидающе и с удивлением уставились на Монечку.

— Ша! — резко взмахнул рукой старик. — Не говорите только, что из-за бестолкового спора на мне есть хоть одна капля крови Ворона!

Бристоль затряс головой:

— Нет-нет, Монечка, ты чист. Серега сам «лепил панаму» «серебряному мальчику» и другим, и мы помогали ему. Нет на тебе его крови. Любое толковище подтвердит: ты чист…

Торговец фальшивыми драгоценностями остался удовлетворен словами Бристоля.

— Так вот, здесь, в Нью-Йорке, у меня начинается новая жизнь. Открываю свое ювелирное дело, и больше — никакого блатняка, — старик пристально посмотрел в глаза приятелям. — Согласны работать на меня? Это может быть для вас весьма счастливый поворот судьбы…

— А чё ж делать, если в кармане пусто, а Одесса не ждет тебя? — вздохнул Чумелый.

— Согласен! — после секундного колебания ответил Бристоль…

«Больше никогда»

… — Это знаменитый магазин Хауста, — сказал Стив и кивнул на пятиэтажное здание на углу Бродвея и Брум-стрит. — Его построили еще в 1857 году. Здесь до Второй мировой войны располагалась ювелирная компания моего прадеда…

Стив резко повернулся ко мне:

— Но ты ведь не забудешь наш уговор, не так ли?

— Какой?

Стив сделал нарочито строгое лицо и поднял вверх указательный палец:

— Ни при каких обстоятельствах не называть фамилию моего прадеда. У нашей ювелирной компании хорошая репутация. Не стоит бросать на нее тень, даже столетней давности…

Я приложил руку к сердцу и заверил:

— Ни фамилии твоего предка, ни названия фирмы не разглашу!..

Стив улыбнулся и продолжил рассказ.

— Бристоль и Чумелый верно служили моему прадеду. При этом они все же сумели отомстить за Ворона. Точно не знаю, но каким-то образом, благодаря моему предку, приятели-одесситы сурово подставили «серебряного мальчика» с фальшивыми бриллиантами. Короче, из-за этого Анжеля убили его же близкие…

А Ворона, как и обещал мой прадед, похоронили достойно на каком-то нью-йоркском кладбище. Мне в детстве говорили, но я забыл, где точно. А вот старую фотографию его могильной плиты помню отлично. На ней — странная для Америки надпись, придуманная моим предком: «Здесь покоится тот самый Ворон. Рожденный в Одессе, погибший в Нью-Йорке».

А дальше были выбиты строки из столь любимого Вороном Эдгара По:

Наконец я птице кинул: «Раньше скрылись без следаВсе друзья; ты завтра сгинешь безнадежно!..»Он тогда Каркнул: «Больше никогда!..

Где-то горит звезда

Бесконечна ночь утраты,И темна стезя.Умирающий уходит,И вернуть нельзя.Он все дальше от надеждыНа пути своем.Но несбыточней надеждаУмереть вдвоем.И не легче пригвожденнымК одному кресту.Все равно уходит каждыйНа свою звезду…

Негаснущая вспышка

…Доктор склоняется надо мной. В глазах усталость, тревога, беспокойство. Кажется или на самом деле он шепчет:

— Чернобыль бесследно не проходит… Не проходит… У доктора сдвинулась набок шапочка. И от этого в одно

мгновение он стал похож на веселого пирата из мультфильма.

— Пульс! Пульс!

Лицо доктора затягивается дымкой.

— Выживешь… Выживешь… — голос его становится глуше, как будто доносится из подземелья.

Но пока можно разобрать слова:

— Выживешь! И еще походишь по морям и по дальним странам… Только не сдавайся! Не сдавайся…

И наступила тишина.

Потом удар молнии. Она сверкнула не в небесах, а где-то в глубине моего сознания. Негаснущая вспышка… Грохот…

И доктор, и вся операционная, и я сам опрокидываемся в прошлое…

…По знакомым улицам лениво разлетается тополиный пух. Он медленно оседает на тротуарах и мостовых, цепляется за одежды прохожих…

Париж. Туман. Аэропорт Орли. Маленькая стюардесса плачет. У ее ног букет синих тюльпанов. Худенькие плечи вздрагивают, но никто не обращает на нее внимания.

— Что с вами? Вас кто-то обидел?

Рысь метнулась в таежную чащу, и долго-долго раскачивались, освобождаясь от снега, еловые ветви…

Старый рыбак поднял над шаландой парус, приложил ладонь ко лбу и что-то разглядывает на горизонте. А может, ждет попутного ветра…

Взрыв! Над атомной электростанцией зловещий дым. Дым разъедает глаза. Он безжалостен. Ему нет дела до страданий людей.

Тревога! Тревога! Тревога!Зловещий дым все выше и выше…

Где это происходит? В Америке? В России?

Идут по улице Нью-Йорка, а может Вашингтона или Сан-Франциско, люди, так не похожие друг на друга, такие разные: усталые и бодрые, веселые и грустные, озабоченные и безмятежные, — и все-таки чем-то похожие на Джейн…

Моя неоткрытая, таинственная Америка

Мы вдруг поняли: не нужно больше слов. Они будут лишними, грубыми, чуждыми…

Они могли вспугнуть наше дыхание, взгляды, мысли, желания, сон реки, шуршание листьев, вздохи ветра, дрожащие огни на воде…

Щедрая ночь швырнула пригоршню звезд. Они влетели в открытое окно и застыли на груди и губах Джейн. И я целовал, целовал, целовал их…

Семизвездная Медведица оберегала нас и спокойствие ночи, украдкой следила за нами из-за ветвей могучего клена. Потом ей, наверное, надоели дела земные, и она скрылась за густой листвой…

Джейн прижала горячие ладони к моему лицу.

— Тебя арестуют в Москве?

— За что?

— За связь со мной… Я молча усмехнулся.

Она взглянула мне в глаза. Будто ворвалась в самую потаенную глубину сознания. Сказала буднично и ровно:

— Я люблю тебя…

— Таким тоном дикторы сообщают о погоде на другом континенте, в далеких-далеких землях…

Джейн не дала мне договорить: прикрыла своей ладонью мои губы. Внезапно в ее глазах отразились две звезды. Она зажмурилась и совсем другим тоном, почти шепотом, повторила: