Алексей Митрофанов - Невский проспект. Прогулки по Санкт-Петербургу Страница 5

Ужасно радовался, когда ему удавалось обогнать настоящую лошадь.

Власти же не принимали против этого Сотейкина никаких мер – ведь, по большому счету, поведение бегуна не было антисоциальным.

* * *

Наступил двадцатый век. В 1903 году построен был роскошнейший гастроном братьев Елисеевых. В 1904 году – торговый дом фирмы «Зингер».

В том же 1904 году наша страна встречала моряков крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец». Император Николай II писал в дневнике: «Их встречали торжественно, как подобает героев: по всему Невскому шпалерами стояли войска и военно-учебные заведения».

Он и не мог догадываться, что в скором времени экипажи именно этих судов станут символами революционной борьбы в России.

В том же году из здания Московского вокзала вышел застенчивый провинциальный юноша. Прошел на Невский, огляделся по сторонам, подошел к городовому и полюбопытствовал:

– Скажите, пожалуйста, господин полицейский, разрешается ли ходить по Петербургу с тросточкой?

Городовой опешил:

– Почему нельзя-то?

– Да как же, ведь тут царь живет, – почтительно сказал провинциал.

Это был Ефим Придворов, он же Демьян Бедный.

А вскоре, в январе пятого года здесь прошла, пожалуй, самая известная из демонстраций. И, безусловно, самая трагичная. Будущий председатель Временного правительства Александр Керенский писал о ней: «Вдоль всего Невского проспекта двигались, направляясь из рабочих районов, ряд за рядом колонны спокойных, с торжественно-важными лицами, одетых в свои лучшие одежды людей. Гапон, шедший во главе процессии, нес крест, а многие рабочие – иконы и портреты царя. Нескончаемое шествие текло весьма неспешно, и мы пошли рядом с ним вдоль всего Невского проспекта начиная с Литейного. На улицах собрались толпы людей, все хотели видеть происходящее своими глазами, все испытывали чувство необычайного волнения».

Эта демонстрация вошла в историю как «кровавое воскресенье». В обществе что-то явно разворачивалось и, очевидно, разворачивалось не туда.

* * *

В 1908 году на Невском проспекте прошло первое шествие так называемых людей-бутербродов. Газеты писали: «Вчера, 23-го ноября, на Невском проспекте и других улицах столицы наблюдалось интересное зрелище: девять человек, украшенных спереди и сзади блестящими табличками разных табачных фирм, тихо шествуя один за другим, на длинных шестах с прикрепленными к ним досками носили наклеенные разноцветные афиши одного из многочисленных театров-кинематографов. Шествие этой ходячей рекламы возбуждало внимание публики».

Тогда же на Невском орудовал один из первых российских «кидал». Точнее говоря, одна из первых: «22-го Ноября к проходившему по Невскому проспекту инженеру С. Вейгнеру подошла молодая девушка и дрожащим голосом попросила разменять 25-рублевый кредитный билет, так как ей необходимо уплатить за визит доктору, находящемуся у ее больного отца.

Г. Вейгнер разменял и, приняв сложенную в четвертушку ассигнацию из рук девушки, поспешившей в ближайший двор дома, положил деньги в бумажник и продолжал путь. Вечером г. Вейгнер, проверяя деньги, был немало поражен, увидя, что сделался жертвой нового вида аферы.

Кредитный билет 25-рублевого достоинства, полученный им от девушки, оказался не более не менее как… рисунком, до того, впрочем, прекрасно выполненным, что сразу обмана не заметишь».

Годом же раньше по Невскому прошел первый трамвай. Мог бы пройти и раньше, но мешало соглашение с владельцами конки, оформившими в свое время долгоиграющие отношения с властями.

В том же году пустили и автобус. Правда, он назывался иначе – «омнибус-мотор», однако же смысл тот же самый: «Вчера, 4 октября, члены Санкт-Петербургского товарищества автомобильно-омнибусного сообщения совершили под руководством инженера-технолога Иванова пробный рейс на пока единственном в Петербурге омнибус-моторе. Рейс начался с пробега по Невскому проспекту. Весь Невский от Николаевского вокзала до Александровского сада омнибус прошел в 9 минут… Омнибус хорошо маневрировал, обгоняя конки и извозчиков, сворачивая для ломовиков и т.д.»

Спустя месяц рейсы стали регулярными.

Впечатляло железнодорожное агентство, открытое тоже, естественно, на Невском. Владимир Набоков писал: «В железнодорожном агентстве на Невском была выставлена двухаршинная модель коричневого спального вагона: международные составы того времени красились под дубовую обшивку, и эта дивная, тяжелая с виду вещь с медной надписью над окнами далеко превосходила в подробном правдоподобии все мои, хорошие, но явно жестяные и обобщенные, заводные поезда. Мать пробовала ее купить; увы, бельгиец-служащий был неумолим. Во время утренней прогулки с гувернанткой или воспитателем я всегда останавливался и молился на нее. Иметь в таком портативном виде, держать в руках так запросто вагон, который почти каждую осень нас уносил за границу, почти равнялось тому, чтобы быть и машинистом, и пассажиром, и цветными огнями, и пролетающей станцией с неподвижными фигурами, и отшлифованными до шелковистости рельсами, и туннелем в горах. Снаружи сквозь витрину модель была доступнее влюбленному взгляду, чем изнутри магазина, где мешали какие-то плакаты… Можно было разглядеть в проймах ее окон голубую обивку диванчиков, красноватую шлифовку и тисненую кожу внутренних стенок, вделанные в них зеркала, тюльпанообразные лампочки… Широкие окна чередовались с более узкими, то одиночными, то парными. В некоторых отделениях уже были сделаны на ночь постели».

Автомобиль к тому времени перестал удивлять. В общественном сознании он сделался великим социальным злом. Газеты возмущались: «Безалаберная быстрая езда подгулявших автомобилистов причиняет немало горя обывателям. Чуть ли не ежедневно тот или иной „шикарный мотор“ с „девицами и кавалерами“ опрокидывает и давит прохожих на центральной улице – на Невском проспекте. Пора, давно пора обуздать безобразную, ненужную скоростную езду моторов».

Все эти чудеса прогресса действовали на большинство литературных деятелей угнетающе. Вот, например, стихотворение В. Ладыженского «На Невском»:

Трамваев скучные звонки,Автомобиль, кричащий дико.Походки женские легки,И шляпы, муфты полны шика;

Вдруг замешательства момент.Какой-то крик и вопль злодейский…Городовой, как монумент,И монумент, как полицейский.

Эпоха требовала новых взглядов на происходящее. В нем виделась в первую очередь непостижимость. В том числе и Невского проспекта.

Символист Андрей Белый начинал свой роман «Петербург» более чем загадочно: «…Невский проспект есть Петербургский Проспект.

Невский Проспект обладает разительным свойством: он состоит из пространства для циркуляции публики; нумерованные дома ограничивают его; нумерация идет в порядке домов, – и поиски нужного дома весьма облегчаются. Невский Проспект, как и всякий проспект, есть публичный Проспект; то есть: проспект для циркуляции публики (не воздуха, например); образующие его боковые границы дома суть – гм… да:… для публики. Невский Проспект по вечерам освещается электричеством. Днем же Невский Проспект не требует освещения.

Невский Проспект прямолинеен (говоря между нами), потому что он – европейский проспект; всякий же европейский проспект есть не только проспект, а (как я уже сказал) проспект европейский потому что… да…

Потому-то Невский Проспект – прямолинейный проспект».

И так далее.

Впрочем, случался символизм более «мягкий». Например, у Брюсова, в стихотворении «Вечернее катанье»:

Скользят коляски, мимо них,Гудя, летят автомобили;Но строго, у коней своих,Литые юноши застыли…

Гудя, лети, автомобиль,В сверканьи исступленных светов…Вдали Адмиралтейский шпиль.В огне закатном, фиолетов.

Или, например, стихотворение Бунина «На Невском»:

Колеса мелкий снег взрывали и скрипели,Два вороных надменно пролетели,Каретный кузов быстро промелькнул,Блеснувши глянцем стекол мерзлых,Слуга, сидевший с кучером на козлах,От вихрей голову нагнул.

Над Невским витал дух «Незнакомки» Александра Блока. Витал в самых разнообразных проявлениях и формах. Две проституточки, Сонька и Лайка прохаживались парочкой по тротуару в шляпах с перьями из страуса и предлагались праздным господам в таких словах:

– Мы пара Незнакомок. Можете получить электрический сон наяву. Жалеть не станете, огурчик.

А перед рестораном «Квисисана» (был такой на Невском) проститутка Ванда объявляла таинственным шепотом:

– Я уест Незнакоумка. Не желаете ознакоумиться?

Увы, на этом фоне – сказочном, таинственном, когда даже жрицы древнейшей профессии грезят стихами – уже подкрадывалась новая эпоха.