Коллектив авторов - Артикль. №1 (33) Страница 5

Когда застрекотал будильник, он по-прежнему лежал на спине, закрывая локтем глаза.

День, как и всегда, начался с селекторного совещания. Аркадий слушал голоса, узнавая всех до того, как назовутся.

– Акко, привет!

– Здорово, Кармиэль, что у вас?

– У нас за ночь… (две ложки сахару, о’кей?) – за ночь разбили витрину лавки на улице Герцля, унесли так, по мелочи – скорее всего, подростки балуют… И на дискотеке в драке ранен парень… А так вроде ничего…

– Доброе утро, Рош-Пина, Рош-Пина… у нас вот история. Помните, бродяга в декабре замерз в рощице недалеко от заправки…

Он слушал голоса… отмечал в блокноте, что произошло за ночь в Галилее, одновременно пытаясь принять и утрясти собственную утреннюю новость, не то чтобы оглушительную, но: за час до начала следственного эксперимента Салах отозвал свое признание в убийстве сестры, заявив, что показания дал под давлением следствия, на самом деле ни в чем не виноват – Джамиля покончила с собой по собственной воле, ради семейной чести, не в силах пережить позора.

Ну что ж. Он может так искренне считать, этот бравый полицейский. Ведь он только помог ей умереть, как она и просила. Если б не эта его бледность при виде истерзанного страданием лица мертвой сестры…

– Цфат! Что у вас, почему молчим? Алё, орлы! Вы там в спячку не впали в своем тумане?

Он прокашлялся. И заговорил быстро и спокойно…

Потом Аркадий провел рутинное заседание. Писал рекомендации по делам, распределял их между все теми же орлами – предпенсионной Вардой и Йони, который и так все ночи не спит над своими пятимесячными близнецами… После обеда – не пообедав – выехал в прокуратуру, для освежения памяти по делу, которое расследовалось год назад. Затем, уже под вечер, поехал просмотреть, что записалось на диски камеры слежения…

Время от времени перед глазами возникал пульсирующий на лице Салаха шрам, и тяжелый молот кулака, вбок откинутый на стол: «Пиши»!

Вот и все. Я не имею больше права держать его за решеткой. Никто не продлит ордера на арест, никто… Ты проиграл, старичок, это бывает, в том смысле, что Запад есть Запад, а допрос есть всего лишь допрос, как бы тебе ни хотелось вывернуть ему кишки наизнанку, дабы он понял, как умирала сестра. Ладно, смирись… Все равно дело передадут в Минюст, люди там серьезные… кто знает, может быть…

Уже поздно вечером, дома, отказавшись от ужина, Аркадий обнаружил, что сегодня вовсе не ел. И, что интересно, совсем не хочется.

Изжога была тут как тут, паяльником выжигала черный узор где-то под горлом…

Но ты лишь отдаленно представляешь, что испытывала перед смертью старая девушка…

Он отыскал в аптечке и торопливо развел в воде таблетку «алказельцера», чтобы Надежда не видела – а то прицепится с расспросами. Пошел прилечь на минутку в спальне, как был – в одежде.

Сюда доносилась смешная и трогательная музыка французского композитора Космы – жена и дочь смотрели старую комедию с Пьером Ришаром. В темноте вялая рука Аркадия наткнулась на обложку книги, что валялась на покрывале. Он потянулся, включил настольную лампу и обнаружил все ту же глянцевую чернуху, которую Юлька никак не могла одолеть. Опять она, паршивка, пластает книгу! Щурясь в полутьме, он машинально побежал по странице воспаленным взглядом: «Во Франции преследования ведьм начались очень рано. Один из иезуитов того времени пишет в 1594 году: «Наши тюрьмы переполнены ведьмами и колдунами. Не проходит дня, чтобы наши судьи не запачкали своих рук в их крови…«».

Отчаянная злоба вдруг перехватила Аркадию горло. Он размахнулся и с остервенением шарахнул книженцией об пол.

Да что это ты – спятил? Что тебе далась именно эта средневековая казнь несчастной старой девы?.. У тебя подобных дел – вагон и тележка. Вон, в пятницу в лесочке под Акко опять нашли обгорелый женский труп в машине… Очередное «восстановление семейной чести». Они так веками жили и жить будут еще сто веков именно так. Ты их перевоспитать намерен? Но откуда ты знаешь, несчастный запад-есть-запад, что на их месте и в их шкуре не стал бы убивать свою Надежду, или вон Юльку, за то, что книги не бережет?

Но ни о чем договориться с собой не мог. Все представлял, как младшая, хорошенькая, злодейка, четверо суток ходила мимо кровати сестры туда-сюда, туда-сюда… Глазки-ходики… Подавала кофе доктору, лечившему отца. И все это время дожидалась освобождения – приметливая, хищная, оживленная, омытая предвкушением новой жизни. Злодейка!.. Вероятно, к ней уже сватались.

Когда Надя, нахохотавшись с Юлькой над голой задницей Пьера Ришара, вошла в спальню – сменить халат на пижаму и лечь, она нашла мужа на кровати одетым, пунцовым от жара, с дурными полуприкрытыми глазами. Он бормотал, то ли во сне, то ли в бреду…

– Арка, ты что, заболел? – тревожно спросила она, склонясь над ним.

Он скрипнул зубами и отчетливо произнес:

– Злодейка!

Отвалявшись дней пять с ядреным гриппом, каким не болел с третьего класса, с тех пор как по миру лютовал знаменитый гонконгский вирус, он получил повестку на резервистские сборы и, как всегда, не то чтобы обрадовался – но ощутил легкое каникулярное волнение. Хотя род войск – танковых, – в которых он дослужился до командира взвода, на санаторий никак не тянул.

В прошлом году учения проходили в Эльякиме – тут, неподалеку от дома. Жили в палатках, спали прямо на танках часа по три-четыре, уставали, как последние собаки, но – странное дело! – домой он всегда возвращался именно как после каникул – загорелым, успокоенным и чертовски влюбленным в Надежду.

Утром Аркадий явился в часть, отоварился формой и автоматом «Галиль», а часа через полтора обедал в Эльякиме…

Уже расцветали наперегонки плодовые деревья, там и тут вспархивал белый выдох миндаля. На обрывистом склоне, где паслось стадо пятнистых шоколадно-белых коз, выбивалась из-под травы пурпурная изнанка сырой земли. Травянистые, с проплешинами черного базальта, холмы после череды дождей будто кто желтком обмазал: островки дрока, озерца желтой кашки… В этих обширных яичницах россыпью красного перца выглядывали маки.

Влажный ветер нес отовсюду терпкие запахи новорожденной травы – чабреца, мяты, базилика, и вся тревожная эта благодать сливалась с запахами еды из большой шатровой палатки, где размещалась столовая.

В прозрачном воздухе дальние гряды гор слоились одна за другой с такой графической четкостью линий, словно туман предыдущих дней был всего только чистящей пастой, которой некая усердная хозяйка надраивала небо, горы, дороги, дома; и вот грязные остатки вчера смыты обильным дождем, а сегодня, куда ни глянь, все вокруг сверкает новенькими боками.

Аркадий закинул голову к небу и минут пять следил, как по свежему густому слою голубой эмали за еле видимым самолетом-стрекозкой тянется рыхлая лента…

Когда же опустил голову, смаргивая солнечную синеву, – первым, кого увидели омытые глаза, был его подследственный Салах. Стоял неподалеку, возле соседней палатки – в форме, с тем же «Галилем» в руке, угрюмо-насмешливо глядел на следователя…

Ну да, спохватился Аркадий, он же упоминал на допросах, что год назад освободился из армии и служил в танковых частях…

Несколько мгновений Аркадий смотрел в щели сощуренных зеленых глаз, отвернулся и вошел в свою палатку.

Минут через десять его вызвали к командиру, в щитовой домик на сваях. Тот сидел за столом и меланхолично хрустел галетой из сухого пайка.

– Аркады… сядь… – С минуту молчал, внимательно рассматривая на свет пластиковую баночку с тхиной. – Слушай… – наконец, сказал он. – Что, этот Салах… он правда твой подследственный?

Аркадий отвернулся к окну – там на сияющей глади ультрамарина все еще истаивало остатнее перышко от истребителя. А может, это вновь уже наплывали облака?

– Да, – ответил. – А что?

– А то, что он сейчас явился ко мне и сказал, что за себя не ручается… Мол, сам понимаешь, оружие в руках… Тот еще тип… Что думаешь?

– А что я должен думать? – вспылил Аркадий.

Командир вскрыл баночку, поддел ножом немного тхины, взял на язык, прислушался к себе.

– Почему мне всегда кажется, что она у них тут скисшая? – задумчиво произнес он. – Я понимаю, мамину тхину мне здесь не дадут, но, по крайней мере, может она быть свежей?!

Он вздохнул, отложил нож и баночку, поднялся из-за стола и стал рыться в картонном ящике в углу, наклонившись и шумно дыша…

За последние годы Габи отрастил себе приличный животик. Когда-то они с Аркадием пропахали бок о бок две тяжелые операции в Ливане, но после армии Габи подписался на сверхсрочную, закончил офицерские курсы и вот дослужился до майора.