Е. Устиев - У истоков Золотой реки Страница 5

— Что будем делать? — спросил Билибин. — Макар обошел за этот месяц все ближние и дальние поселки и смог достать всего восемь лошадей, И тех нам арендуют до зимы с неохотой, больше из-за уговоров Макара, чем ради предписаний из центра. Советская власть здесь только утверждается, и старая психология еще не поколеблена. Нам тоже не очень верят.

— Почему не верят? Верят! — прервал его Макар. — Я сказал, хороший люди, деньги платить будут, мануфактура будет, спирт будет! — Все рассмеялись. — За лошадей я отвечаю, головой отвечаю! Больше лошадей не дают, это все!

— Вот видите! Следовательно, мы должны начать переброску экспедиции с тем, что у нас есть. Откладывать нельзя: еще месяц — и лето кончится.

— Да, — сказал Раковский, — через месяц в горах начнутся заморозки, а там вскоре закроет перевал снегами. Нужно спешить.

С его мнением нужно было считаться. Алданский таежник был хорошо знаком с особенностями смены сезонов в этих краях.

— Вопрос решается просто, — промолвил со своего места Цареградский. — Надо собирать восемь вьюков и выходить с ними на север. Кто поведет первую партию, безразлично. Могу взять это на себя. Могу и остаться здесь, готовить вторую партию и заканчивать съемку побережья.

— Ну, конечно, надо закончить со съемкой, раз уж мы ее начали. Первый караван поведу я, — решил Билибин. — Но давайте разработаем план нашей переброски, маршрут, место будущей базы, сроки передвижений и так далее.

Вооружившись карандашом, он придвинул к себе большой лист бумаги, на котором с помощью Медова была начерчена грубая схема рек Колымского бассейна.

— Макар советует выйти с лошадьми на Бахапчу. Это километров двести тридцать — двести пятьдесят по вьючным тропам, по которым водят на Колыму оленьи транспорты. Правда, якуты везут свои грузы на нартах зимним путем, а у нас только вьючные лошади. Это, конечно, труднее, но мы постараемся использовать преимущества летнего пути. Поднимемся по Оле и, перевалив через Охотский водораздел, спустимся по долине Малтана к Бахапче. По словам Макара и других каюров, это многоводная река и по ней можно сплыть на плотах к Колыме. Итак, мы построим на Бахапче плоты и поплывем до ее впадения в Колыму, а затем и по самой Колыме до устья Среднекана. Там и начнем работать. От Бахапчи мы вернем лошадей с Макаром в Олу, и затем этим же путем сразу отправится партия Валентина. Весь остальной состав экспедиции выедет на Среднекан с Корнеевым уже третьим эшелоном, по зимней дороге.

— А Бахапча проходима для плотов? — спросил Казанли у Медова.

— Наши люди всегда на оленях зимой кочуют, — отвечал проводник. — По реке не плаваем. Страшно, камни много. Давно-давно большой плот разбился, двадцать казаков пропало. Однако нынче в Бахапче вода большой, должно, и на плоту можно. Ничего, ваша экспедиция сплавится. Народ крепкий, молодой, веселый, хорошо песни поет!

— Нам ведь никто не велит на плотах плыть, если опасно, — вступил в разговор Бертин. — Пойдем, покуда можно, с лошадьми, а там посмотрим.

— Нет, идти нельзя, — возразил Медов. — На лошадях в Среднекан к зиме никак не поспеем. Шибко далеко берегом идти. Рекой сплавляться надо!

Идею о сплаве по реке энергично поддержали Цареградский и Раковский. Им не раз приходилось пользоваться плотами на реках Алданского района, и они уже имели некоторый опыт плавания среди порогов. Да другого выхода и не было. Только поэтапная переброска грузов могла вывести экспедицию из затруднений с транспортом.

Они еще долго совещались, согласуя график передвижений, составляя списки грузов и людей в первой, второй и третьей партиях и распределяя между собой геологические и хозяйственные обязанности.

Через несколько дней, 18 августа 1928 года, первая партия на восходе солнца покинула Олу. Впереди шли Медов и Билибин. Караван вьючных лошадей замыкал Раковский. С такими ограниченными возможностями Билибин смог взять с собой только геолога-прораба и четырех рабочих.

Еще широкая у поселка вьючная тропа поднялась на террасу реки Олы, и путники оглянулись на ярко блестевшее за ними иссиня-голубое море. Впрочем, за месяц ожидания оно порядком надоело, и потому Билибин, крепко пожав руку Цареградскому, решительно повернулся в сторону зубчатых вершин на горизонте и широким шагом двинулся вперед.

(Это мгновение можно смело считать историческим. Именно 18 августа 1928 года потянулась первая путевая ниточка в неведомый край, который позднее сыграл такую важную роль в истории страны.) Цареградский остался один. Ему и всем остальным участникам экспедиции предстояло ожидать здесь возвращения Медова и лошадей, с тем чтобы, забрав свою долю снаряжения и провианта, присоединиться к Билибину близ устья Среднекана.

На мгновение молодому геологу стало грустно. Но безоблачное небо, блестящие под солнцем скалы и ритмичный шум прибоя не располагали к грусти. Его ожидало много дел и забот — гораздо больше, чем предполагалось при распределении обязанностей.

Прежде всего Цареградский опять занялся геологической съемкой. В последние дни, когда ему вместе с Билибиным пришлось хлопотать со сборами к отъезду и вести трудные переговоры с хозяевами лошадей, он запустил свои маршруты вдоль побережья. Предстояло наверстать упущенное.

В тридцати километрах к западу от Олы находится глубоко врезанная в горы извилистая бухта Нагаева, которую он давно решил во что бы то ни стало осмотреть. Его первая попытка проникнуть туда с моря окончилась неудачей. Шлюпку не пустили сильные встречные ветры, мощное противотечение и громадные, бьющие в скалы буруны. Теперь Цареградский поставил себе целью проникнуть в бухту с суши. Она привлекала его защищенностью от ветров, глубиной и многочисленными пресными родниками, о которых сообщала старинная лоция Охотского моря.

Бухта получила свое название в давние времена в честь екатерининского адмирала Нагаева, который плавал здесь в середине XVIII века. Адмирал составил первую, и притом великолепную, карту извилистых берегов Охотского моря, а против бухты приписал, что она лучшая на всем побережье.

Цареградского привлекала не только геология прилегающего к бухте района, но и мысль о возможном использовании бухты. Он верил, что край, в который только что вступила экспедиция, со временем ждет великий расцвет, и понимал, что Ола с ее мелководным и открытым всем ветрам заливом не может служить морскими воротами Колымы. Молодой геолог был на редкость дальновиден. Отправляясь сейчас вдоль берега с Бертиным, Казанли и двумя рабочими, он в сущности присматривал удобное место для морского порта.