Алексей Вышеславцев - Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах. Страница 50

Отлогий берег начинался длинным рядом серых домиков, построенных на сваях, под которые Чу-Кианг заплескивал свои волны во время прилива. Домики стояли плотно друг подле друга; не было малейшего пространства, намекавшего на улицу или переулок. В тени навесов, между сваями, стояли сотни лодок, привязанных к бамбуковым шестам; можно было сказать наверное, что половина народонаселения жила на воде; все эти лодки имели до трех и четырех крыш, устроенных так, что средние стояли выше крайних; внутри лодок целый дом, с божками и целым хозяйством, с детьми, привязанными, как обезьяны, на веревочках, чтобы не падали в воду Все домишки были похожи один на другой; от каждого висячая лестница, сходящая прямо на воду. Взойдя по лестнице, ступишь на живой мостик из нескольких дощечек, a потом опять лестница. Во время отлива, кругом этих лодок увидите разную дрянь, выброшенную вон, и собак, промышляющих себе пропитание; увидите оставшиеся на мели лодки, a иногда китаянок, стоящих немного поодаль в воде по грудь и выжимающих из своих черных кос прохлаждающую влагу. Между домиками на берегу отличался один своими белыми стенами и зеленым деревом, разросшимся около него. Я вспомнил наши длинные, однообразные села и дом сельской расправы с вечным зеленым деревом по близости, и это воспоминание повлекло за собою вереницу подробностей: припомнился и домик под вывеской двуглавого орла, и какой-нибудь дядя Аким. перебранивающийся через улицу с теткой Акулиной, и плачущая Матрена, с перетянутым под мышками передником, вечно жалующаяся на судьбу свою, наконец кучер, сельский Дон-Жуан, отмахивающий на балалайке камаринскую…. Но эти воспоминания скоро исчезают: посмотришь направо, — тут остроносый клипер с высочайшим рангоутом; там толпа бритых китайцев с криком о чем-то хлопочет на длинной, страшного вида лодке, — и вспомнишь, что находишься в ином мире, далеко, далеко от наших сельских картин. Вместо запаха свежего черного хлеба, слышишь кунжутное масло, аромат, преследующий путешественника в Китае. Деревня на Чу-Кианге называется Newtown (новый город), — как видите, название чисто английское. Самый Вампу тянется параллельно Ньютауну, только do северной стороне острова; отсюда видна зелень его садов и высокая башня некогда знаменитой пагоды; далее еще пагода какого-то еще более отдаленного местечка и высокая гора близ Кантона. Впереди нас было несколько холмообразных островов, уходящих в даль своими мысками, с редкою растительностью. Налево отлогие места между холмами и зелеными, рисовыми плантациями, орошаемыми высокою водою Чу-Кианга и, кроме того, обширною системой ирригации, в которой китайцы очень искусны. Никакое поле, никакой луг не блестит такою изумрудною зеленью, как рисовый посев.

Местность поднималась, восходя искусственно сделанными полукруглыми террасами, на которых неутомимый китаец возделывал хлеб и зелень. Местами группы дерев бросали густую тень на гряды; проведенные каналы впускали воду, стекающую с террасы на террасу, и орошающую гряды и борозды и рисовое поле, находящееся на самом низу. Эти низменные пространства, разделяемые холмами, очень удобны для доков, и этим-то воспользовались предприимчивые люди, взяв в расчет постоянные приливы и отливы реки. Здесь, в этой мирной, буколической стране, часто видишь военный корабль, возвышающийся из-за холмов своими мачтами: это судно, разлученное с своею родною стихией, обнаженное до самых сокровенных частей и оставленное для починки. Хладнокровный строитель обдирает его медь, стучит молотом около самого киля, ломает ахтерштевень, точно как опытный хирург вводит исцеляющий нож в части человеческого тела. Около такого судна белеются домики и разрастается целое местечко; видны высокие навесы, крытые листом латании; под ними копошатся труд и нужда, a из высокой трубы клубится черный дым, паровая машина быстро выкачивает из бассейна воду, на отведение которой в старину нужно было столько рук и усилии. На самой реке целая флотилия, конца которой и не видно. Все эти суда пришли сюда, после бурь и океанов, искать обновления. Несколько военных судов стоят здесь постоянно на станции; в числе их были английские фрегаты Тисбе и Эссистенс (Assistance, госпитальный пароход). Все, имеющие здесь доки, и служащие при них, живут не на берегу, a на блокшивах, что и прохладнее, и безопаснее. Места же, где находятся дома и прилежащие к ним строения, отделены высокими бамбуковыми изгородями, и постоянные часовые (из китайцев), вооруженные шиками и ружьями, наблюдают за общею безопасностью и тишиною.

В первый же день сгрузили с клипера орудия и всю тяжесть; следующее утро он стоял с обнаженною подводною частью, подпертый с боков и снизу. He стану описывать подробностей вводки в док, — это дело специалистов.

Мы стали устраиваться на берегу; сначала решили разбить палатку на горе, вне бамбуковой изгороди; но все местные жители, даже китайцы, отсоветовали. Действительно, это было бы неблагоразумно: в одну прекрасную ночь мы могли бы быть все перерезаны. A между тем, на этой горе так хорошо продувало, и какой вид был оттуда! На все четыре стороны разливы реки, которая широкою лептой обвивала пологие и холмистые острова, с их лесами, рисовыми плантациями, красиво обделанными полями, с пизангами и бамбуками вокруг; разливы и заливы, — загогулины, как говорят матросы, — широкой реки виднелись далеко; то блестит яркая полоса воды светлым озером над поверхностью леса, то серебряною полосой врежется в долины, зеленеющие кустарником. Вдали виднеется клубящийся дым: пароход спешит в Кантон. Там возвышаются высокие пагоды, и зелень сгустилась около них развесистыми деревьями, рисовые поля облегли их правильными изумрудными квадратами. A у ног наших первый план картины: южный склон зеленеющегося холма, на котором видны кресты и памятники европейского кладбища. Сколько раз, во время нашего пребывания, приносили на этот холм гроб, прикрытый флагом, и толпа товарищей матросов сопровождала сюда своего брата, на его последнее жилище! Залпы ружей нарушали тишину, и с этим залпом кончалось все земное для отошедшего в лучший мир и кладбище растет быстро, климат в Вампу очень нездоров; английские суда, стоящие здесь на станции, много теряют команды от лихорадок и дизентерий.

От этого грустного холма направо, в ложбине, каменный док, из которого теперь видны три наклонные мачты нашего клипера. Налево, влажное рисовое поле врезывается в реку, и часто по его жидким бороздам бредет буйвол, глубоко завязая своими мясистыми ногами в топком грунте, или китаец в конусообразной шляпе каким-то инструментом, в роде мотыги, разрыхляет и без того рыхлую землю. Прямо под нами разбросанные группы дерев, и в их тени полукруглые террасы, на которых возделывается всякая зелень. Местами белеются китайские гробницы. Известно, какое почтение питают китайцы к своим мертвым. Богатые воздвигают по своим усопшим высокие пагоды; несколько таких пагод теперь перед нами. Бедные выстилают камнем круглую площадку, обнося ее невысокою стеною; немного отступив, делается другая ниже, с небольшими арабесками; обе стенки упираются в землю, которая нарочно для этого и обкапывается; на гробницах надписи. Каллери свидетельствует, что пишется только имя умершего, династия, при которой он жил, и год смерти. На севере Китая гробницы более разнообразны. Подобные гробницы здесь на каждом шагу; они не вместе, но разбросаны, и преимущественно по склону холмов. Окиньте разом весь этот пейзаж, не забыв отдаленной цепи гор; представьте себе, что мы могли бы любоваться им и в ясное утро, и при великолепном вечернем освещении, — и вы легко поймете, отчего нам так хотелось поставить палатки на холме. Но нечего было делать, — расположились близ дока, у канав, в которых сотни лягушек каждый вечер составляли концерт. В ложбине, стесненной с трех сторон холмами, свободного воздуха было мало; камни дока накалялись, как печка, и жар был нестерпимый. Никогда не страдали мы так от жара, как здесь; свободно дышать можно было только утром, да вечером, когда садилось солнце, и то если бы притом не было москитов, которые в первые же дни наделили нас волдырями. разнообразно украсившими все наше тело.