Джон Теннер - Тридцать лет среди индейцев: Рассказ о похищении и приключениях Джона Теннера Страница 53

Я внимательно выслушал его, но сказал, что не верю, будто мы все умрем, если погаснет наш огонь. Кроме того, нельзя в определенных случаях не подвергать детей наказанию. Что же касается собак, незаменимых на охоте, то трудно поверить, чтобы Великий дух захотел лишить нас этих животных. Пришелец продолжал увещевать нас до поздней ночи, а затем улегся спать в моей палатке. Утром, проснувшись первым, я заметил, что огонь погас, и позвал его, чтобы подсчитать, сколько же из нас осталось в живых и сколько умерло. Но он был подготовлен к попыткам высмеять его учение и с достоинством возразил мне, что ведь пророк еще не пожал моей руки. Цель его прихода и состояла-де в том, чтобы подготовить меня к этому важному событию и разъяснить, какие обязательства накладывает на меня рукопожатие пророка. Должен признаться, что, несмотря на свое неверие, я был не совсем спокоен.

В целом индейцы воспринимали учение этого человека с большим благоговением и страхом. На всех лицах были написаны подавленность и тревога. Многие убили своих собак и старались во всем следовать учению нового пророка, который все еще жил среди нас.

Как всегда в затруднительных случаях, я пошел к торговцам, твердо убежденный в том, что уж если провидение сочтет необходимым что-то открыть людям, то начнет, несомненно, с белых. Торговцы стали с презрением высмеивать мысль о том, что божественная воля могла открыться бедному индейцу шауни, и усилили мои сомнения. Тем не менее я не высказывал открыто своего неверия индейцам, хотя отказался убить своих собак и не проявлял особенного рвения в соблюдении всех остальных заповедей. Живя среди индейцев, я взял себе за правило следовать их обычаям, пока они не шли вразрез с моим благополучием и условиями жизни.

Оджибвей, посланный пророком, остался на некоторое время среди окружавших меня индейцев и сумел так завоевать доверие самых влиятельных людей, что было решено соорудить палатку и определить время для торжественного и открытого восприятия учения пророка.

Когда мы вошли в приготовленную для церемонии длинную палатку, то увидели какой-то предмет, лежавший на полу и тщательно завернутый в одеяла; он напоминал тело человека. Рядом с ним стояли на страже двое юношей. Они якобы никогда не удалялись от этого предмета, готовили ему на ночь постель, как для человека, и спали поблизости. Но пока мы оставались в палатке, никто не приблизился к этому предмету и даже не рискнул приподнять одеяло. Открытыми для обозрения оставались только четыре связки заплесневелых, грязных бобов, имевших символическое значение[86]. После длинной речи, в которой излагались и внушались собравшимся самые главные особенности нового откровения, каждому мужчине, находившемуся в палатке, подносили с большой торжественностью четыре связки нанизанных на нитку бобов, якобы состоящих из плоти самого пророка. Нужно было осторожно взять связку за верхний конец и медленно пропустить бобы через сжатую руку. Это означало, что ты «пожал руку пророка», и символизировало торжественное обещание полностью подчиняться его предписаниям и признать, что его откровение ниспослано Великим духом. Все индейцы, прикасавшиеся к бобам, заранее убили своих собак, выбросили свои «священные связки» и выразили полную готовность выполнять все, что от них требовалось.

С некоторого времени возле нас собралась довольно большая группа. Мы находились в возбужденном состоянии и натерпелись страху; в довершение всего начался голод. Индейцы выглядели необычайно мрачными; самые активные стали ленивыми, а в самых отважных угас боевой дух. Я отправился на охоту вместе со своими собаками, отказавшись убить их и не позволив никому другому сделать это. С помощью собак я выследил и застрелил медведя. Вернувшись назад, я сказал некоторым индейцам: «Разве Великий дух не дал нам собак для того, чтобы они помогали добывать все необходимое для жизни? Можно ли поверить, что теперь он решил лишить нас их помощи? Нам сказали, что пророк не разрешает гасить огонь в палатках; а когда мы путешествуем или охотимся, нам запрещают пользоваться огнивом и кресалом; нам говорят еще, что по завету Великого духа мы не должны давать огонь друг другу. Значит, по его воле мы вынуждены обходиться в охотничьем лагере без огня; значит, по его воле мы должны добывать огонь не огнивом и кресалом, а трением двух трутов?» Но они не хотели меня слушать. Непритворное воодушевление, охватившее большинство индейцев, так подействовало на меня, что я выбросил огниво, кресало и «священную связку». Во многом воспринял я и новое учение, но собак своих не убил. Вскоре я научился и добывать огонь трением друг о друга двух сухих кедровых палочек, которые всегда носил при себе. Но из-за отказа от привычных способов добывания огня многие индейцы терпели значительные неудобства и лишения.

Влияние пророка шауни сильно и болезненно сказалось на всех самых отдаленных оджибвеях, которых я знал, но не все прониклись сознанием, что его учение может способствовать их объединению для достижения более высокой цели. Правда, в течение двух-трех лет индейцы меньше пьянствовали, реже думали о военных походах, да и весь их жизненный уклад под влиянием одного-единственного человека несколько изменился. Но постепенно первые впечатления стерлись; пошли в ход кресала и огнива, появились «священные связки»; началось разведение собак, а женщин и детей били, как и прежде. В конце концов к пророку шауни стали относиться с презрением. Теперь индейцы считают его обманщиком и дурным человеком.

После того как волнение, вызванное этим событием, несколько улеглось и посланцы пророка покинули нас, чтобы посетить более отдаленные стоянки, я отправился с большой группой индейцев к одному из верхних притоков Ред-Ривер для охоты на бобров. Не знаю, вселило ли в нас храбрость обещание пророка сделать нас невидимыми для сиу, но только никогда раньше мы не отваживались проникать так близко к территории этого племени, как в этот раз. Тут в пограничном районе, где раньше не осмеливались охотиться ни мы, ни сиу, водилось огромное количество бобров. За один месяц мне удалось, не прибегая к ружью, только при помощи капканов добыть сотню великолепных бобров. Моя семья состояла теперь из 10 человек, среди которых было шесть осиротевших детей, и, хотя только я один мог охотиться и ставить капканы, мне удавалось в течение некоторого времени обеспечивать их пищей. Но вот бобры стали попадаться реже, и мне пришлось подстрелить лося. Мое семейство так долго не слышало выстрела, что, когда он раздался, все покинули палатку и в страхе кинулись в лес, считая, что на меня напали сиу.

Мне приходилось теперь ставить капканы вдалеке от лагеря и осматривать их только раз в сутки после полудня. Ружье всегда было у меня наготове, если же приходилось что-нибудь делать руками, то в одной я держал ружье, а другой работал. Спал я обычно днем, а ночью охранял палатку.