Исидор Кацнельсон - По неизведанным землям Эфиопии Страница 53

Блестящая военная карьера ожидала умного, талантливого и отважного гвардейского офицера. Но после возвращения из Китая жизненный путь Булатовича круто меняется. Его последний отрезок — полтора десятилзтия — еще далеко не ясен. Более или менее отчетливо проступают лишь отдельные эпизоды и даты, да и те были установлены лишь в последние годы. Остается только надеяться, что дальнейшие розыски увенчаются успехом и мы сможем получить более полное и ясное представление об этом необычном человеке.

18 декабря 1902 года А. К. Булатович сдает командование эскадроном и с 27 января 1903 года «по семейным обстоятельствам» увольняется в запас. С военной карьерой было покончено. Булатович решил постричься в монахи.

Не только весь светский Петербург был изумлен. Даже самые близкие друзья Булатовича не понимали, чем был вызван его поступок.

Мы можем только гадать об этом.

По одним рассказам, да и по собственным признаниям, он, человек глубоко религиозный, честный, добрый, ищущий, подпал под влияние известного тогда проповедника и мистика настоятеля Кронштадтского собора Иоанна. По другой версии, его угнетали неразделенные чувства к дочери командира полка князя Васильчикова.

Несомненно, большую роль сыграли непосредственные впечатления, вынесенные с полей сражений, кровавые жестокости войны. Сказалась и неудовлетворенность окружающей средой. Но именно эта среда и воспитание ограничили его протест бегством за высокие стены монастыря.

Видимо, правильно говорить о сумме всех этих причин, приведших Булатовича в монастырь. Более точного ответа дать пока невозможно.

Он уволился в отставку 30 марта 1906 года «по прошению» и стал послушником Важеозерской Никифоро-Геннадиевской пустыни за Невской заставой, а затем, по совету Иоанна Кронштадского, уехал в Грецию, на «святую гору» Афон, где в 1907 году принял схиму. Вместе с ним, видимо под влиянием командира, постриглось шесть солдат его эскадрона. «Монашескую республику» образовали двадцать монастырей, среди которых были русские — монастырь святого Пантелеймона и скит святого Андрея. В этом скиту и поселился отец Антоний — так назывался теперь Булатович. Началась новая жизнь — замкнутая, безмолвная, одинокая. Отец Антоний всецело был аанят своим «подвигом». По его собственному признанию, он не знал, что делается на белом свете, ибо абсолютно никаких журналов и газет не читал. В 1910 году его «рукоположили в иеромонахи», а в самом начале 1911 года отец Антоний отправляется в четвертый и последний раз в Эфиопию.

Сам он писал, что предпринял эту поездку, чтобы повидаться со своим воспитанником Васькой, по которому очень скучал. Три года назад Ваську пришлось с оказией отправить на родину. Возшращаясь в Россию из второго путешествия по Эфиопии, Булатович забрал Ваську с собой, крестил, обучил русскому языку и заботился об его образовании. По свидетельству М. К. Орбелиани, это был «добрый, кроткий и несчастный мальчик», очень страдавший от своего увечья. Уйдя в монастырь, А. К. Булатович взял его к себе послушником. Но сверстники постоянно насмехались над ним. В конце концов Иоанн Кронштадтский посоветовал отправить мальчика на родину. И вот теперь отец Антоний, «желая его повидать и преподать ему причастия святых тайн», на год уезжает в Эфиопию.

Чем он там занимался, кроме «преподания святых тайн», установить удалось совсем недавно из донесения поверенного в делах в Эфиопии Б. Чемерзина в министерство иностранных дел от 15 декабря 1911 года. Оказывается, не только заботы о спасении души Васьки влекли отца Антония в Эфиопию.

В это время тяжело и долго болел негус Менелик. Он совершенно не показывался на официальных церемониях и никого не принимал сам, что послужило даже причиной распространения слухов о его смерти, якобы скрываемой придворными кругами. Пользуясь своими давними связями и расположением к нему негуса, отец Антоний добился не только приема, но даже разрешения «лечить» больного. Отслужив молебен, Антоний кропил и растирал тело императора святой водой и елеем, прикладывал чудотворные иконы, но никакого улучшения в состоянии здоровья Менелика, разумеется, не достиг. В результате, замечает не без скрытой иронии Б. Чемерзин, было лишь установлено, что император жив и что все слухи о подмене давно скончавшегося будто бы Джанхоя похожим на него человеком абсолютно ложны.

Но основной целью предпринятого путешествия было намерение учредить в Эфиопии русскую православную духовную миссию и Афонское подворье. На острове озера Шале (в трех днях пути к югу от столицы) Булатович хотел основать монастырь со школой, где получали бы начальное образование дети местных жителей. Средства предполагалась собрать путем добровольных пожертвований, причем большую часть собирался внести он сам. Однако непрактичность в подобных делах, отсутствие сочувствия к задуманному предприятию как в Эфиопии, так и на Афоне воспрепятствовали его осуществлению. 8 декабря 1911 года Булатович навсегда покидает Эфиопию, «увозя с собой одни надежды и ни одного положительного обещания со стороны власть имущих», как выразился Б. Чемерзин.

К сожалению, только этим пока и ограничивается наша осведомленность о последнем — четвертом — посещении русским путешественником Эфиопии. Почти все документы периода правления Менелика II погибли во время войны с Италией в 1936 году. Что же касается бумаг русского посольства, то они были переданы в 1919 году царскими дипломатами на «сохранение» в посольство Франции и в 1936 году перевезены в Париж, где сгорели вместе с некоторыми другими архивами в июне 1940 года.

Через месяц отец Антоний возвращается на Афон и попадает в водоворот весьма бурных событий, вновь круто повернувших его дальнейшую судьбу.

В марте 1913 года в газетах появилось сенсационное известие на Афоне взбунтовались русские монахи.

Что же произошло в тихой обители удалившихся от мирской суеты людей?

Вот уже несколько лет среди монахов длился спор, начало которому положила книга иеросхимника Иллариона «На горах Кавказа». Эта книга выдержала три издания и была широко распространена по монастырям. Она содержала положение, которое официальная церковь во главе с Синодом и высшим духовенством сочла «еретическим»: «Имя господа Иисуса Христа есть сам он, господь бог». Вокруг этого положения и развернулись ожесточенные споры.

Книга отца Иллариона особенно пришлась по сердцу инокам-простецам. Зато монахи-интеллигенты отнеслись к книге враждебно, усмотрев в размышлениях отца Иллариона «еретическое мудрствование». Один из монахов-интеллигентов, отец Хрисанф, написал рецензию на книгу. «Как же это имя может быть богом, когда Иисусов было много? — вопрошал отец Хрисанф. — Имя Иисус — просто человеческое имя».