Книга про Иваново (город incognito) - Дмитрий Фалеев Страница 55

– Ну как это так? А Алеха Симонов? – Я ее обескуражил. – Он мне кишки на кулак обещал намотать. Разве не враг?

Цыганочка смекнула:

– Никогда не говори такие слова! Ай-ай-ай! Вот ты вроде не нахальный, а над бабушкой смеешься, неправду говоришь. А я голодная, я болела все неделю, первый раз сегодня вышла.

– Клянись.

– Клянусь! – И опять заворачивает на свою сторонку. – Все с тобой в порядке, удача тебя любит, ум-красота есть, а чего-то не хватает.

– Денег не хватает.

– Денег? – вздохнула она упавшим голосом, уже понимая, что ничего ей не обломится. – Будут тебе деньги! – Ее вдруг осенило. – Если жадным не будешь, помогать людям будешь, выручать людей будешь – будут тебе деньги!

Дневник наблюдений

Несколько лет я посвятил изучению жизни современных цыган и, наблюдая ее, пришел к выводу, что цыгане постепенно расцыганиваются – не потому, что они больше не лошадники, не кочуют в кибитках и не водят по базарам ручных медведей, а потому, что цивилизация вымывает из них традиционные цыганские ценности и представления о мире.

Они забывают собственные сказки и песни. Молодежь не учится играть на гитарах, а раньше в таборе умел всякий. Зачем уметь играть, когда почти в каждом доме дивиди-проигрыватель и музыка сама приходит в дом, одним нажатием кнопки, без малейших усилий (а усилия нужны – именно они создают культуру, внутренний рост).

Уличное гадание становится невыгодным и отходит в прошлое, вслед за другими цыганскими ремеслами вроде кузнечества или лужения.

Дети учатся в школах, процент грамотных цыган растет, а уровень культуры при этом снижается. Это парадокс, но дикарями их делает именно цивилизация, чужое добро.

Раньше таборный цыган – пусть и не умеющий читать – имел воспитание, цыганскую школу, которую схватывал от своих соплеменников, его образовывал сам порядок жизни, который веками складывался внутри общины, отделяя зерна от плевел, а теперь старые порядки и законы кажутся нелепыми – не успевают за прогрессом, не способны с ним сладить, и на наших глазах традиция испаряется, а без нее, без цыганской школы кто научит ребенка, что правильно, что неправильно, что хорошо, что плохо; кто даст ему иерархию ценностей? Телевизор? Компьютер? Айфон?

Знакомый этнограф-цыгановед говорил, что мы сейчас пишем потенциальную эпитафию их народной культуре и национальному своеобразию, – трудно поспорить, потому что так и есть, но, как часто бывает, замечая соринку в чужом глазу, в своем бревно мы не склонны различать.

Ведь и русские разрусскиваются, теряют себя, свои истоки. Русскую деревню мы уже проморгали. «Она умерла», – сказал священник Виктор Салтыков, настоятель одного из приходов Ивановской области, то есть в наших деревнях по-прежнему живут люди, они сеют и пашут, но они уже сироты, заливающие горечь собственной бесприютности и духовную пустоту известными напитками, – благодать ушла.

Православные истины сейчас воспринимаются скорее ритуально, и почти не остается их подлинных носителей, тех, кто мог бы реально объяснить, что это такое и как работает.

Русское искусство трещит по швам, в нем нет изобретателей – потому что в вакууме изобретать сложно.

А нынешняя цивилизация и есть тот вакуум, который освобождает людей от ответственности за самих себя, лишает их прошлого и лишает их будущего.

Цепочка знания должна быть неразрывной (без сына нет внука), но цепь распадается. Любой ребенок, какой бы одаренный и хорошенький он ни был, уже не будет русским – у него мало шансов им состояться. Он будет расти, но ему негде черпать, негде достать представление о том, что такое «русский». Уж конечно, не из картонного, идеологического патриотизма, который насаждает «Единая Россия».

Русские – другие.

Но русская школа исчезает – так же как и цыганская, французская, испанская, румынская, польская…

Мне кажется, растет неуправляемый человек. Это опасно. И страшно, как катастрофа. Ему предстоит погибать от одиночества и безумия. Поколение чупакабр.

Видимо, я уже достиг того возраста, в котором приятно поругивать молодежь.

Вопросы и ответы

– Кого боятся космические зайцы? – спросил Боброхвост.

– Космических волков? Космических контролеров? – предлагали мы версии, теряясь в догадках.

– Нет! – отрезал он. – Космические зайцы не знают страха!

У матросов нет вопросов

(сочинил Витя Хлебников, ученик школы № 35; записал его папа)

Когда я иду в цирк, у меня всегда хорошее настроение.

А у Петьки еще лучше – это мой братец. Он мне показал, где папа и мама прячут конфеты.

Каждое новое представление мы ждем и гадаем, кого к нам привезут. Если эту статью будет читать директор цирка, я вас очень прошу – привезите жирафов. Я ни разу в жизни не видел жирафов – только в мультфильмах.

Папа мне рассказывал, что язык у жирафа длинный и черный, словно змея. Вот бы посмотреть!

Но приехали не жирафы – в ивановский цирк приехали медведи! Я увидел афишу и забыл про жирафов. Медведь, одетый в полосатую тельняшку, даже подмигивал. Под ним была надпись: «Цирковая полундра».

Петька сказал, что слышал это слово от папы, когда они катались на надувной лодке и пропороли днище еловым сучком. Папа сказал его очень громко. И Петьке, и мне оно очень понравилось.

Мы уселись на места. Заиграл оркестр – свистать всех наверх! Команда корабля вышла на приветствие в полном составе.

Представление началось, корабль отчалил. На нем водились кошки и лошади, жонглеры и акробаты. Когда обезьянка пошла по кругу на ходулях, весь зал захлопал, а один мальчик от удивления высунул язык.

– Ты тоже раньше высовывал, – подначил я Петьку, но тот отмахнулся: не мешай, мол, смотреть.

Гимнастка летала на крылатых качелях. Клоуны Матроскины не давали соскучиться.

В одном из номеров вынесли барабанную установку, и Матроскин устроил настоящий рок-концерт. Мы позабыли, что перед нами клоун, – так круто и прикольно он играл.

Петька решил:

– Буду барабанщиком.

А папа ответил:

– Поживем – увидим.

Потом на тройке, запряженной далматинами, выехал важный лохматый барбос. Шпицы старательно исполняли трюки.

– Вот бы и вы были такие же послушные, – размечтался папа, но в этот момент тот самый барбос выдернул у хозяина связку сарделек и потащил ее в зубах.

– Видишь, не такие уж они и послушные, – сказал я папе, вспомнив о конфетах, которые лежали в серванте.

Папа кивнул. Он не знал, что конфет в серванте уже не осталось.

У нас ладони не успели остыть, когда на арену выбежали лошади. Жокеи-наездники скакали, стоя крутили сальто с лошадиной спины.

Петька передумал:

– Буду наездником!

Папа ему возражать не стал:

– Поживем – увидим.

Потом