Ирландия. Прогулки по священному острову - Мортон Генри Воллам Страница 57

Наш хозяин устроился на скамье подле стены. Ему было примерно шестьдесят пять, а может, и еще больше — красивый патриарх с белой бородой. Такие глаза, как у него, довольно часто встречаются на западе: любопытная смесь монаха и плейбоя. Мой друг, желая продемонстрировать свое знание гэльского языка, тут же заговорил на местном наречии, но старик отличался безупречными манерами, а потому ответил ему по-английски и втянул в разговор и меня.

Мы обсудили многое, в том числе работу местного фермерского правления, с которым, как я понял, старик постоянно ссорился. Ему не нравилась земля, которую ему выделили; были и другие претензии, но их я не понял. Все это время я был погружен в атмосферу маленькой комнаты. В отличие от большинства домов в глухих местах Коннемары здесь было чисто и свободно. В помещении имелось лишь то, что необходимо для жизни. Это говорило не о бедности, а о том, что большую часть времени хозяин проводил вне дома. В комнате стояли стул, табурет, скамья и маленький стол. Перед Святым Сердцем горел красный свет. На стенах я увидел две картины: одна — репродукция из календаря, Христос, несущий ягненка; другая — что меня озадачило — лиловая литография с изображением королевы Виктории. Душой здешних домиков является огонь, горящий в открытых очагах. Не знаю тепла, которое больше располагало бы к общению, было бы таким добрым и будило бы воображение. Горящий торф — почти живой собеседник. Он наполняет дом. Запах его распространяется по всему помещению, он обещает тепло и защиту заглянувшему на огонек путнику. Ваша одежда пропитывается этим запахом и спустя многие дни напоминает о гостеприимстве ирландского дома.

В домике не было ни одной книги. Я заметил лишь пригодный для чтения захватанный номер нью-йоркской воскресной газеты. Старик рассказал, что две его дочери и младший сын хорошо устроились в Штатах. Они уже давно там живут, но хотели бы приехать домой.

Мой друг постарался навести старика на разговор о прошлом. Нет в мире другого крестьянства, которому бы со времен ирландского возрождения больше бы льстили и угождали интеллектуалы, чем крестьянство Западной Ирландии. Интересно было услышать историю движения с их точки зрения.

Старик понял, что нашел отличную аудиторию, и погрузился в воспоминания. Он говорил о предсказаниях Колумкилле (Колумбы), которые, как недавно я выяснил, оказались подделкой. Он же, как и большинство крестьян, свято в них верил. Однажды, сказал он, Колумкилле вел с ярмарки через гору черную корову. Гора эта имеет форму женской груди. Возможно, мы заметили, когда шли сюда…

История оказалась неинтересной. В ней рассказывалось, что святой не попался на удочку человека, пытавшегося его обхитрить. Но отношение старика к Колумкилле показалось мне чрезвычайно любопытным. Святой умер на Айоне в 596 году, а старик говорил о нем так, словно видел его на прошлой неделе на дороге в Донегол. Колумкилле для старика был более живой и современной фигурой, чем, скажем, мистер Косгрейв. Фамильярность, с которой он говорил о святом, описывал его светлые волосы и кожу, подсказала мне, что, если бы отворилась дверь и на пороге появился бы Колумкилле, старик ничуть бы не удивился, а сказал бы: «Добро пожаловать в мой дом».

Такое отношение к святым и героям распространено на западе Ирландии. Если вы пропустите начало истории, никогда не узнаете, говорит ли крестьянин о человеке из соседней деревни или о святом из другого мира.

Старик все говорил и говорил, время от времени переходя на гэльский и каждый раз извиняясь передо мной. Ирландские слова, как он сказал, «лучше передают смысл». Я смотрел, как разваливающийся в огне торф превращается в белый, мягкий пепел, и думал о том, что эти очаги — настоящий символ Ирландии. Над этим белым пеплом на протяжении войн и лихолетья звучал живой голос гэла, хранившего легенды и историю своего народа. Даже Елизавета, даже Кромвель не смогли загасить торфяные огни Ирландии. Пока горит торф, гэл не утратит связи с прошлым.

— Да пребудет с вами Господь! — крикнул старик, когда мы вышли на дорогу.

Мы обернулись и увидели его силуэт на фоне горящего очага. В доме его не было книг, но на кончике языка имелась целая библиотека.

Глава двенадцатая

Другая Ирландия: Белфаст и окрестности

Я въезжаю в Северную Ирландию, вижу единственный приграничный пост на Британских островах, иду по стенам Дерри, слушаю об осаде и вспоминаю Колумкилле, продолжаю путь в Антрим, исследую Белфаст, вижу горы Морн и прощаюсь с Ирландией на горе Тара.

Попрощавшись с Донеголом, я поехал на юг, в Северную Ирландию. Английский читатель, не знакомый с картой, удивится, как, мол, такое возможно. Но все просто.

Донегол — самое северное графство в Ирландии. Топографически оно находится в Ольстере, а не в Северной Ирландии. Это — территория Свободного государства. Когда было создано Ирландское Свободное государство, шесть из девяти графств Ольстера заявили, что скорее погибнут, чем войдут в его состав. Они решили сформировать политическое единство с собственным парламентом. Это и есть Северная Ирландия.

Вот шесть графств, которые вошли в состав Северной Ирландии: Фермана, Тирон, Лондондерри, Антрим, Даун и Арма. Три графства Ольстера под флагом Свободного государства — это Донегол, Каван и Монахан. Два последних, образующих южную оконечность Ольстера, естественно сливаются со Свободным государством, но Донегол на севере самым неаккуратным и неудобным образом отрезан от своего родителя. Он похож на сироту или на подкидыша. На юге у него имеется маленький черный выход шириной около пяти миль (от Бандорана до Биллика), но остальная часть границы находится на востоке.

Если вы находитесь в Донеголе, то, обернувшись на юг, увидите Северную Ирландию, а если вы в Лондондерри, Тироне или Фермане, то в поисках Северной Ирландии смотрите на север! Отличная шутка для тех, кто там живет. Нелегко, должно быть, обнаружить таможенный барьер, отделяющий вас от города, с которым вы до сих пор свободно торговали.

Но до тех пор пока Свободному государству выгодно держать свои предприятия за тарифной стеной и пока Северная Ирландия отделена от Свободного государства (мне сказали, что это навсегда), этот неудобный и двойной барьер так и останется единственной границей на Британских островах.

Я подъехал к Страбану, приграничному городу Северной Ирландии, и меня остановили таможенники Свободного государства. Дружелюбно улыбнулись, когда выяснили, что я не контрабандист, после чего провели в контору — решить неприятный вопрос, встающий перед автомобилистом в Свободном государстве. Если вы въезжаете в эту страну на машине, то обязаны заплатить треть ее стоимости в качестве залога. То же самое при выезде.

Хотя автомобильные и туристские организации внесут за вас залог и в Лондоне и хотя это закон, я, признаться, нахожу сей порядок довольно утомительным.

До чего же она странная, эта северо-южная граница. На обочине в ожидании досмотра стоят пять или шесть автомобилей. Подошел автобус. Высыпали пассажиры. Таможенники ощупали их коричневые бумажные пакеты. Я смотрел на женщин и думал: сколько же юбок они на себя надели? У нескольких пассажиров были новые ботинки. Старую обувь они оставили за забором, в Северной Ирландии!

Мне стало немного смешно. Я пересекал границы многих государств, но такого нигде не видел. Мы выезжали из одной англоязычной местности на часть территории той же самой англоязычной страны. Пусть бы уж таможенники говорили по-гэльски. В нынешней ситуации все было похоже на игру. «Давайте, поиграем в иностранцев: вы будете французом, а я — немцем».

В нескольких ярдах отсюда, на дороге я встретил чиновников из Северной Ирландии. Их отличали манеры и жизнерадостность северной провинции.

После тягостной процедуры я решил, что заслуживаю виски с содовой. Мне подали его в отеле, заставленном мрачной викторианской мебелью красного дерева. Коммивояжеры, остановившиеся в гостинице, были не менее мрачными. Некоторые из них выписывали документы на столах с загородками, чтобы конкуренты не подглядели. Другие сидели с сумками, читали газеты и ждали поезда.