Лондон. Прогулки по столице мира - Мортон Генри Воллам Страница 58

Далее, прогулявшись немного вдоль ограды парка, вы добрались бы до ворот Кинг-стрит — южного входа во дворец. Пройдя через ворота, вы снова оказывались на улице за пределами дворца, а перед вами открывалось Вестминстерское аббатство.

Эта царственная деревня была основной резиденцией королевского двора со времен правления Генриха VIII и до восшествия на престол Вильгельма и Марии. Дворец исчез с лица земли всего за одну ночь. В 1693 году по вине беспечной прачки начался пожар, уничтоживший весь дворцовый комплекс, кроме Банкетного зала и нескольких прилегающих построек. Это еще один Большой лондонский пожар в миниатюре. Около ста пятидесяти домов были проглочены огнем, уничтожены тысячи внутренних помещений, а еще двадцать зданий взорвали, чтобы предотвратить распространение пожара. Королю Вильгельму, голландцу по происхождению, было все равно, ему никогда не нравился дворец Уайтхолл, и он уже жил в Кенсингтоне, когда случилось несчастье. После этого печального дня, когда королевский квартал Лондона с его многовековой историей был сожжен почти дотла, королевский двор переместился в Сент-Джеймский дворец, где располагается и в наши дни.

Что приходит в голову, когда мы обследуем улицы позади Уайтхолла, между авеню Конной гвардии и Ричмонд-террас, где так тесно сгруппированы дворцовые постройки, государственные здания, жилища аристократии, придворных, фаворитов и государственных деятелей? Возможно, нам вспомнится кардинал Уолси, который первым стал украшать Йорк-хаус (как первоначально назывался королевский дворец), или Генрих VIII, сделавший его еще прекраснее.

Можно воскресить в памяти ту ночь, когда во время большого пира вдруг зазвучала барабанная дробь, возвещая появление короля Генриха с друзьями, которые переоделись пастухами, только костюмы были из золотой парчи и малинового атласа, а бороды из золотых и серебряных нитей. Они притворились иностранцами и заявили, что до них дошел слух о том, что английские леди — самые красивые женщины в мире, поэтому они приехали, чтобы самолично в этом убедиться и поухаживать за прекрасными дамами. По окончании пира маски были сорваны, и король с придворными танцевали до упаду всю ночь напролет.

Также можно припомнить кончину короля Генриха, когда страх расползался по всему лабиринту коридоров Уайтхолла и люди шептались о том, что могучий королевский дуб вот-вот рухнет. Генриху было всего пятьдесят четыре года, однако он уже превратился в распухшую массу больной плоти, с седой бородой, отросшей почти до пояса. Поначалу никто не осмеливался сказать королю, что он умирает, пока наконец фаворит Генриха, сэр Энтони Денни, не отважился сообщить ему о приближении кончины. В ответ Генрих зарычал от гнева и боли: «Что за судьи вынесли мне такой приговор?» — «Ваши врачи», — ответил Денни. И когда испуганные доктора вновь собрались у ложа умирающего, Генрих, ненадолго обретя свой прежний вспыльчивый нрав, закричал: «После вынесения приговора жизнь преступника больше не касается его судей, поэтому пошли прочь отсюда!» И к моменту прибытия во дворец архиепископа Кентерберийского король был уже без памяти, и последним деянием того, кто принес на землю столько горя и бед, явилась обычная предсмертная агония.

Еще мы можем вспомнить королеву Елизавету, чья прославленная девственность была внешней политикой Англии во времена ее юности, а в старости стала дипломатическим соглашением. Елизавету на склоне лет лучше всего описывает немецкий путешественник Пауль Хентцнер.

«Затем вошла королева, — пишет он, — в свои шестьдесят пять лет (о чем он упоминает ранее) она выглядела очень величественно. Ее удлиненное лицо было все еще привлекательно, хоть и покрыто сетью морщин: маленькие, но очень живые и черные глаза, нос с небольшой горбинкой, узкие губы, уже гнилые зубы. В ушах — драгоценные серьги с жемчужинами, на голове у королевы — рыжий парик, поверх которого надета маленькая корона — по слухам, из лунебургского золота. Платье Елизавета носила с большим декольте, по традиции незамужних женщин того времени. На шее королевы сверкало ожерелье из великолепных драгоценных камней. Руки у нее тонкие, с длинными пальцами. Елизавета среднего роста, с полной достоинства осанкой и манерой держаться. Речь королевы была мягкой, но в то же время повелительной. В тот день она надела платье из белого шелка, с каймой из жемчужин, каждая размером с фасолину, а поверх платья — мантию из черного шелка с серебряными нитями, длинный шлейф позади несла фрейлина. Шею королевы охватывал продолговатый воротник из золота и драгоценностей. Елизавета прошла по залу во всем своем великолепии, милостиво заговорила сначала с одним из присутствующих, потом с другим… Обращаясь к королеве, все опускались на колени, но она то и дело поднимала говорящих движением руки. Куда бы ни обращала она свой взор, все падали ниц».

Также стоит припомнить дорогостоящие и очаровательные спектакли, которые никогда не проводились за пределами дворца и оставались исключительно экзотическим развлечением знати. Начало положил Генрих VIII, устраивая пышную и шумную игру в переодевания. Королева Анна Датская, супруга Якова I, продолжила эту восхитительную традицию, которая достигла своего пика во времена правления Карла II. Сколько труда и денег тратилось на эти поэтические водевили, почти невозможно себе представить. Некоторые спектакли были настолько же эффектны, как профессиональная постановка на Друри-лейн. Представьте себе спектакль по сценарию Бена Джонсона, поставленный Иниго Джонсом! Яков I предпочитал смотреть на акробатов и шутов, тогда как его жена Анна Датская обожала театр масок и вместе со своими фрейлинами была такой же ярой поклонницей этого замечательного жанра театрального искусства, как некоторые сейчас восхищаются русским балетом. Самым известным ее произведением, наверное, были «Маски ночи», когда королева и одиннадцать красавиц-аристократок появились на сцене, сидя в огромной золотой раковине, при этом их лица и руки были покрыты черной краской, как у негритянок. «Их одеяния были роскошны, но, по мнению некоторых зрителей, слишком легкомысленны для таких высокопоставленных особ». Стоимость этой постановки исчислялась тысячами фунтов стерлингов.

Во времена Карла I и его супруги Генриетты Марии подобные представления продолжались. Бен Джонсон, Мильтон, Флетчер, Кэрью и Селден писали для них стихи, Ланьер и Ферабоско — музыку, а Иниго Джонс создавал «машины» и декорации. Во время представлений использовалось так много свечей, что Карл, беспокоясь за свою коллекцию живописи, велел возвести для проведения спектаклей временную постройку, которую называли Карнавальным домом. Но начало гражданской войны положило конец развлечениям, и этот хрупкий аристократический цветок увял вместе со Стюартами.

Также нелишне будет напомнить о семейных скандалах в Уайтхолле, когда Карл I выгнал вон всех католических приспешников своей жены и приказал им убираться обратно во Францию, а Генриетта Мария в гневе разбила кулаком оконное стекло. Хорошо, что в последующие годы Карл II его супруга перестали ссориться и стали, возможно, самой любящей королевской четой во всей английской истории.

Затем можно напомнить о Карле II, живущем в Уайтхолле в окружении всех своих фавориток, как это описано у Ивлина: свечи мерцают на карточных столиках, на кону — две тысячи фунтов золотом, смех, движения рук, с галереи менестрелей доносятся французские любовные напевы, двери открыты в ночь. Можно представить себе, читая воспоминания Пипса, стайки тщеславных красавиц, которые весело щебечут в коридорах — они болтают, смеются и примеряют шляпки друг друга. «Это было самое очаровательное зрелище, — пишет Пипс, — которое я видел за всю мою жизнь — столько красивых женщин в роскошных одеяниях».

Еще приходит на ум одно февральское утро на берегу Темзы, когда пятидесятипятилетний хозяин всей этой радости и веселья лежал при смерти, говорил, как он устал жить, и просил прощения за то, что так долго не может отойти в мир иной.