Роберт Каплан - Балканские призраки. Пронзительное путешествие сквозь историю Страница 6

Я не касаюсь таких регионов, как Черногория в Югославии и Марамуреш в Северо-Западной Румынии; Боснии и Албании уделено гораздо меньше внимания, чем они, безусловно, заслуживают. Несмотря на злодеяния, совершавшиеся против местного мусульманского населения, боснийский конфликт наиболее убедительно можно объяснить как продолжение сербско-хорватского противостояния. Поэтому я пишу о Боснии в главе, посвященной Хорватии. Рассказ об Албании включен в главу «Старая Сербия», потому что я решил объяснить сербов преимущественно через их исторический конфликт с албанцами-мусульманами. Сейчас, очевидно, внимание всего мира приковано к Югославии, но моя личная одиссея больше сосредоточена на Румынии и Греции, и в книге это видно. Балканы – полуостров, и Босния – лишь одна часть его. Если сегодня Босния постоянно возникает в заголовках новостей, то завтра ее место может занять другой балканский регион, поскольку весь полуостров входит в период катаклизмов, которые продлятся многие годы. Тем не менее ничто из того, что я написал, не следует воспринимать как оправдание, с какими угодно оговорками, военных преступлений, совершенных войсками этнических сербов в Боснии. На самом деле я их категорически осуждаю.

В 1980-х гг. я неоднократно – обычно тщетно – пытался заинтересовать издателей и широкую публику Балканами и назревающими там проблемами. Грустная ирония заключается в том, что мои худшие опасения оправдались. Одной из жертв этой войны стал журналист из ABC News, которого звали почти так же, как и меня, – Дэвид Каплан (мой второй инициал означает «Дэвид»). Надеюсь, эта книга поможет лучше понять регион, за репортажи из которого другой Каплан, которого я никогда не знал, поплатился своей жизнью.

Карта Балкан

Балканы, что по-турецки означает «горы», протянулись от Дуная до Дарданелл, от Истрии до Стамбула, и этот термин имеет отношение к некоторым территориям Венгрии, Румынии, Югославии, Албании, Болгарии, Греции, а также части Турции, хотя ни венгры, ни греки не приветствуют своего включения в этот регион. Это веселый, жизнерадостный полуостров, населенный жизнерадостными людьми, которые едят острую пищу, пьют крепкие напитки, носят яркие одежды, любят и убивают легко и обладают потрясающим талантом развязывать войны. Лишенные воображения люди Запада смотрят на них сверху вниз со скрытой завистью, фыркают на их королевства, насмехаются над их претензиями и боятся их жестоких террористов. Карл Маркс называл южных славян «этническим мусором». В двадцатые годы я, босоногий мальчишка, обожал их.

Ненавижу трупы империй, ничто так не смердит, как они.

Пролог

Святые, террористы, кровь и святая вода

Я продрог и брел на ощупь. Я специально выбрал этот кошмарный предрассветный час для посещения Печского монастыря в Старой Сербии. Духовное наставление Восточной православной церкви строго предписывает тяжкий труд и вознаграждает за него откровением о том, что ад и искупление в равной степени реальны. Если пришелец с Запада не готов прочувствовать это всем своим существом, он не может надеяться на понимание.

Я вошел в церковь Святых Апостолов, расписанную в 1250-х гг. Глазам нужно было привыкнуть к темноте. Минуты тянулись долго, как целые века, полные поражений. Я не взял с собой ни свечей, ни фонарика. Ничто не концентрирует волю лучше, чем слепота.

А слепому очи не мешают,И одной он держится дороги,Будто пьяный, за забор схватившись[2], –

писал Петр Петрович Негош в величайшей поэме на сербском языке «Горный венец». В ней массовое убийство «потурченцев» – славян, перешедших в мусульманство, – оправдывалось как способ выиграть местную битву против турок-мусульман[3]. Довольно быстро, по мере того как рассеивался мрак, я осознал, что такое настоящая борьба, отчаяние и ненависть.

Так передо мной открылся первый закон национального выживания: весь мир может быть создан из одного небольшого огонька. Мне понадобилось всего несколько минут, чтобы увидеть, как из мрака проступают лица – тревожные, изможденные лица из далекого сербского прошлого, демонстрирующие духовность и примитивизм, которые Западу лучше всего известны по героям Достоевского. У меня возникло ощущение, что я оказался в черепе, в котором горит коллективная память народа.

Видения обретали форму, галлюцинировали: святой Николай в пурпурной мантии, с черными пронзительными глазами у меня за спиной; святой Савва, покровитель Сербии и основатель этой самой церкви, прошедший водную преграду, чтобы предложить дары милосердия и вдохновения; вознесенный Иисус – лишенный человеческой сущности Бог в крестьянском обличье после окончательной стадии земных страданий, более устрашающий, чем любой завоеватель или мирская идеология.

Апостолы и святые перемешались со средневековыми сербскими королями и архиепископами. Они все изображены через кривое зеркало веры: удлиненные тела, монструозные руки и головы. У многих святых выцарапаны глаза. Согласно крестьянскому поверью, штукатурка и краска, которые использовались для изображения глаз святых, могут излечить слепоту.

Предрассудки, идолопоклонство? Это слова западного мышления. Мышления, которое, по словам Джозефа Конрада, «не имеет наследственного и личного представления о средствах, которыми историческая аристократия подавляет мысли, охраняет свою власть и защищает собственное существование». В романе «Глазами Запада» Конрад пишет, что «западному гражданину никогда не придет в голову… что его могут избивать кнутами в качестве обычной меры наказания или допроса».

Эта церковь предупреждает: чем больше сгущается мрак, тем менее рациональным и более жестоким становится сопротивление.

«В Болгарии, Греции, Югославии, во всех странах Европы, что были под турками, то же самое, – горестно восклицает арестованная мадам Делчева, жертва сталинистских чисток, в романе Эрика Эмблера «Суд над Делчевым». – Тогда наш народ жил за стенами в маленьких мирах иллюзий… они разрисовывали стены сценами народной жизни. ‹…› Теперь, когда мы снова за стенами, привычки наших родителей и нашего детства возвращаются».

Расстояние, которое пришлось преодолеть этим монументальным формам, пока мои глаза привыкали к темноте, огромное: сквозь века османского владычества, самые жестокие войны и власть коммунистов. Здесь, в святилище догмы, мистицизма и варварской красоты, существует народная жизнь. Только отсюда она и могла появиться.

– Знаешь, как это, когда убивают молотками, гвоздями, дубинками?

Исмаил перекрикивал громкую музыку, по его лицу переливались яркие химические цвета прожекторов. Я еще был в Пече, в Старой Сербии, в диско-баре, популярном у албанских мусульман, недалеко от сербского монастыря.

– Ты знаешь, почему я не пью сливовицу, почему я всегда пью только пиво? Потому что четники [сербские партизаны периода Второй мировой войны] напивались сливовицей, а потом шли убивать! Ты знаешь, как это, когда детей подбрасывают в воздух и насаживают на штык на глазах у матерей? Когда привязывают к горящим бревнам? Когда тебе рубят зад топором, и ты умоляешь сербов, умоляешь их пристрелить тебя, а они этого не делают? А после этого идут в свою церковь. Идут в свою проклятую церковь. У меня нет слов… – Исмаила передернуло. – Есть вещи за пределами зла, об этом даже говорить невозможно.

Исмаил кричал. Ему было всего двадцать шесть лет, он лично не мог быть свидетелем событий, о которых рассказывал. Он сказал, что крысы заполонили его дом. Виноваты сербы.

30 ноября 1940 г., десять тридцать утра. В Бухаресте идет снег. В храме Святого Илии Горгани, построенном в XVII в. в честь румынского полководца, сражавшегося с турками, сотни свечей освещают образ Иисуса Христа в красном облачении, изображенного на куполе. По обеим сторонам нефа стоят гробы, покрытые зелеными флагами с золоченым шитьем. Алтарники на подносах разносят коливо (поминальное блюдо – пшеничная каша, политая медом). Священники Румынской православной церкви всю ночь пели псалмы и размахивали кадилами, готовясь к захоронению останков четырнадцати членов Легиона Архангела Михаила, фашистской Железной гвардии, включая лидера организации Корнелиу Зеля Кодряну, и последующей канонизации их как «национальных святых».

Два года назад полиция короля Кароля II повесила четырнадцать человек, а обнаженные трупы бросила в общую яму, залив тела серной кислотой, чтобы ускорить процесс разложения. Но в конце 1940 г. Кароль II бежал, и Румыния оказалась под властью режима Железной гвардии. Останки жертв, не более чем кучки земли, были выкопаны и помещены в четырнадцать гробов для перезахоронения. В конце поминальной службы собравшиеся услышали запись голоса покойного лидера легионеров Кодряну. «Вы должны дождаться дня, чтобы отомстить за наших мучеников!» – пронзительно воскликнул он.