Юэн Макгрегор - Земля: долгий путь вокруг Страница 6

Когда в студии «Ливсден», что к северу от Лондона в Хартфордшире, приступили к съемкам, я начал эпопею по покупке «Ducati», заказав его в Италии через Джеймса Уилсона — друга Чарли, специалиста по гоночным подвескам, у которого на юге Лондона была своя фирма «Set Up Engineering». Импортированный из Европы, мотоцикл обошелся мне немного дешевле, но зато пришлось расплачиваться наличными. Каждые несколько недель я заглядывал в бухгалтерию киностудии и выпрашивал аванс, всякий раз получая по несколько тысяч фунтов. Поскольку выходила приличная сумма, требовалось специальное разрешение, чтобы ее выдали. Я не особенно вникал в атмосферу «Звездных войн», ибо думал лишь о вожделенном «Ducati».

И вот как-то раз мне позвонил Рик Маккаллум, продюсер и правая рука Джорджа Лукаса, и сказал, что хотел бы поговорить со мной о мотоцикле. Первой моей мыслью было: «Ну вот, доигрался». Я почти не сомневался, что брал слишком много наличных — хотя продюсеры «Звездных войн» от этого бы точно не разорились. И все равно мне стало неловко: я чувствовал, что все-таки поступал неправильно. Я поднялся в офис продюсеров, постучался и зашел. Рик меня уже ждал.

— Мы с Джорджем хотели бы знать, сколько всего стоит этот мотоцикл, — сказал он. Я назвал сумму, приготовившись к тому, что меня сейчас будут отчитывать: мол, сколько можно дергать бухгалтеров.

Но Рик сказал совсем иное.

— Мы с Джорджем хотим тебе его подарить, — объявил он.

Вот так сюрприз! Так и вышло, что на протяжении нескольких последующих лет я гонял на мотоцикле, по сути принадлежавшем Джорджу Лукасу, а затем отдал его Чарли, который ездит на нем и сейчас.

Самое забавное заключается в том, что Джордж Лукас купил мне «Ducati», хотя обычно в контракте имеется пункт, запрещающий ездить на мотоцикле, пока я снимаюсь в фильме. Единственным местом, где мне позволяли добираться на работу на мотоцикле, была Австралия. Наездами я провел там почти два года, снимаясь в «Мулен Руж», а также во втором и третьем эпизодах «Звездных войн». Работа в Америке, где мне приходилось пользоваться лимузином кинокомпании или добираться до студии на автомобиле, сводила меня с ума, и поэтому, встретившись с Базом Лурманом, режиссером «Мулен Руж», я первым делом заявил, что если он хочет, чтобы я подписал контракт на восемь месяцев — а это намного больше стандартных трех месяцев съемок, — то ему придется разрешить мне ездить на мотоцикле.

— Я актер. Моя жизнь — это игра, жена, дети. И мотоциклы. Без этого я просто не могу, — провозгласил я. — Если мне позволят кататься на мотоцикле целых восемь месяцев, это будет равносильно запрету слушать музыку. Поймите, это очень много для меня значит. Я не могу отказаться от мотоцикла на восемь месяцев. — Я объяснил Базу, что, на мой взгляд, это совершенно нелепый запрет, и в итоге ему удалось каким-то образом уладить это дело в Австралии со страховой компанией.

Примерно где-то месяца четыре спустя после начала съемок я решил прокатиться в глубь страны — край, я вам скажу, абсолютно пустынный и дикий, настоящая глухомань. В тот раз я отправился в одиночное путешествие на мотоцикле — надо же было отдохнуть. Сниматься в «Мулен Руж» с Николь Кидман было здорово, но меня ежедневно окружали толпы людей, и мне необходим был перерыв. Накануне отъезда едва ли не каждый член съемочной группы, в том числе Баз и все продюсеры, счел своим долгом показать мне карту и предложить маршрут. Вообще-то исполнители главных ролей не имеют привычки в разгар съемок отправляться в глушь на мотоцикле, поэтому все были порядком напуганы. Но поделать они ничего не могли. Я сам принимаю решения и никому не позволю себя остановить.

Я проехал несколько часов, остановился и разбил палатку, просто остался там. Я ничем особенным не занимался, сидел себе в степи рядом с палаткой, поддерживая пламя в костре. Наконец я заснул и проснулся в четыре часа ночи, после чего лежал в траве рядом с погасшим костром, созерцая звезды. Это было именно то, что нужно. Я ничего не делал, совсем ничего. Никто не будил меня на рассвете и никто не говорил, что есть на обед. Никто не указывал, где стоять, как говорить и что делать. Съемки фильма — опыт просто фантастический, но все эти формальности до невыносимого занудны. Это скука, приправленная моментами страсти.

Когда я уезжаю с работы на мотоцикле — надеваю шлем и газую, — уже неважно, насколько удачно прошел сегодняшний день. Без мобильника, стереосистемы и необходимости простаивать в пробках по сорок минут, осмысливая произошедшие за день события, я так сосредотачиваюсь на своих действиях, что абсолютно в себе уверен — никто не выскочит из-за угла и не размажет меня по асфальту. Ну а к моменту прибытия домой мой мозг полностью очищается от всех забот. И еще, езда на мотоцикле наделяет меня анонимностью, которой в моей жизни не так-то и много. Я избавлен от того, что на меня постоянно таращатся. Когда я несусь на мотоцикле в шлеме, то я просто еще один парень на дороге, и это чудесно. Однако все-таки главное в этой езде другое: концентрация и целеустремленность, желание сделать все правильно — вписаться на огромной скорости в поворот, причем проделать это красиво, даже небрежно, и выиграть битву, когда мозг утверждает, что нужно сделать одно, мотоцикл норовит сделать совершенно другое, а бедное тело не знает, кого и слушаться, — и я просто от тоски вою, если мне вдруг не удается прокатиться. В такие дни я прихожу домой совершенно удрученным.

Чарли: Большинству мотоциклистов одной лишь езды по городу недостаточно. Тебя охватывает стремление ехать все быстрее и дальше — дорога зовет. На протяжении многих лет я вставал рано утром по воскресеньям, чтобы встретиться около половины седьмого с сотнями других байкеров на заправочной станции близ Бокс-Хилл, что к югу от Лондона. К полудню мы уже добирались на бешеной скорости до южного побережья, проглатывали завтрак и мчались назад в Лондон, чтобы пообедать в семейном кругу. И когда бы у меня ни появлялась пара свободных часов, я всегда направлялся к развязкам на южном берегу Темзы, возле Уондзуортского моста, или же на трассе А40 в Уайт-Сити, чтобы снова и снова попрактиковаться в поворотах и езде по кругу, убедиться, как низко я могу наклонять мотоцикл, каждый раз проезжая километров пятьдесят или даже больше, нарезая круги часами, пока не добивался совершенного прохода круга. Когда наклоняешься набок и становится действительно горячо, резина на бортах покрышки истирается. Для мотоциклиста это многое значит, а я, бывало, доходил до того, что нарезал круги столь долго, что когда наконец-то оказывался на прямой дороге, то езда даже казалась какой-то непривычной. Мотоцикл как будто перекашивало, потому что я уже успевал привыкнуть наклоняться только на одну сторону.