Генри Стенли - В дебрях Африки Страница 64

Покуда мы рыли канаву, в твердой желтой глине нам попадались на глубине полутора метров от поверхности почвы совершенно обгорелые деревья; между тем тут же росли высокие деревья, имевшие от 100 и 150 до 200 лет от роду. Местность была ровная и, повидимому, почва совсем нетронутая.

Нас немало удивляло между прочим то обстоятельство, что, живя в тропической Африке, мы не страдали от укусов змей. Этот материк изобилует всевозможными гадами от серебристого слепыша до громадного питона, но пока мы шли по Африке то водой, то сушей на пространстве более 38 000 км у нас было только два случая укушения змеями, да и то не смертельных. Но едва мы принялись за расчистку лесных участков, стали копать землю и прокладывать дорогу, как увидели, что мы часто, не подозревая, рисковали жизнью. Пока мы убирали залежавшийся валежник, вырывали с корнями подлесок и подготовляли землю к обработке, мы встречали множество змей, из которых некоторые были замечательно красивы. Одни, тонкие, как хлыстики, и зеленые, как нежные всходы пшеницы, свернувшиеся клубками, таились в листве кустарники и падали среди людей, зацеплявших своими крючьями эти самые кусты, чтобы вырывать их с корнями. Немало находили мы ярко окрашенных, пестрых змей из рода Dendrophis, убили три экземпляра узорчатой кобры, четыре церасты выползли из своих нор и бросились на людей, но также были убиты. Одну из рода Licodontide нам удалось сжечь в ее норе; когда люди взрывали землю заступами, им то и дело случалось выворачивать из почвы плоскоголовых слепых серебристых змей ростом не крупнее земляного червя. Черепах тоже было множество, а вонючие хорьки часто оставляли нам следы своего пребывания.

Над каждой лесной просекой мы видели летающих коршунов, этих отважных хищников, но стервятников встретили в первый раз только по выходе из леса, в степной области. Изредка попадались грифы с белыми ошейниками, но попугаев было неисчислимое множество: от утренней зари до сумерек повсюду эти птицы заявляли о своем существовании. Иногда, обыкновенно уже под вечер, садились на деревья у просеки цапли. Они, очевидно, отдыхали на перепутьи, летя с Ньянцы. Черный ибис и трясогузка были постоянными нашими спутниками в дебрях. Когда на деревьях встречались ткачики, и особенно их гнезда, то это был верный признак, что где-нибудь поблизости есть деревня. По всем окрестностям и, наконец, даже в наших плантациях, не больше как в шести саженях от форта бродили стада слонов. По лесу немало было следов буйволов и кабанов, но ни один из нас не занимался естественной историей: у нас не было ни времени, ни охоты собирать насекомых, бабочек или птиц. С нашей точки зрения, звери или птицы представляли собою нечто съестное, но, невзирая на все наши старания, нам очень редко удавалось убить кого-нибудь. Мы замечали только то, что само лезло в глаза или попадалось под ноги. Постоянные серьезные заботы мешали нам заниматься чем-либо посторонним. Бывало, туземец или занзибарец принесет какую-нибудь диковинку, рогатого жука с блестящей окраской, сфинкса, красивую бабочку, громадную богомолку, птичьих яиц или редкое растение — лилию или орхидею, черепаху или змею, — я любуюсь, похваливаю находку, а сам все время думаю о другом. У меня была такая многочисленная семья, что недосуг было заниматься пустяками. Не проходило ни одного часа, чтобы я не думал о Стэрсе, ушедшем в Ипото, о Бартлоте и Джемсоне, которые теперь мучаются где-нибудь по лесам под бременем своей богатырской задачи; или же мои мысли витали в таинственном сумраке, окружавшем Эмина-пашу; иногда я задумывался о злобных карликах, о кровожадных балессэ и их действиях или же просто о том, как и чем прокормить всю мою команду как в настоящую минуту, так и в будущем.

7 февраля мы просмотрели и измерили подступы к воротам укрепления, а затем несколько дней сряду большая часть гарнизона занята была прокладкой широких, прямых дорог к востоку и западу как для удобства ходьбы, так и для облегчения защиты. Мы вырубили громадные деревья и откатили их в сторону, а полотно дороги вычистили так чисто, что за триста шагов можно было бы видеть мышь, бегущую по дороге; к западу от укрепления через реку перекинули мост, чтобы разведчикам удобнее было во всякое время дня и ночи обходить плантации. Можно себе представить, какое впечатление производила эта ярко освещенная обширная расчистка на хитрых туземцев, которые привыкли держаться в густой тени, ползать под гигантскими стволами наваленных деревьев, подолгу высматривая и выжидая случая к нападению. Теперь они должны были почувствовать, что им не удастся ступить на наши угодья или хотя бы перейти поперек дороги, без того чтобы караульный не прицелился в них из ружья или разведчики не распознали бы их следы.

На другое утро мы водрузили длинный флагшток высотою в 15 м, подняли на нем египетский флаг и позволили суданцам салютовать ему двадцатью одним выстрелом.

Только что кончилась эта маленькая церемония, как в конце нашей западной дороги раздался выстрел, часовой западной башни затянул: "Кто идет?" — и мы догадались, что это идет из Ипото наш караван.

Прежде всех пришел доктор Пэрк, бодрый и веселый, но зато Нельсон, все еще страдавший больными ногами и дотащившийся до укрепления целым часом позже, ужасно постарел, осунулся, черты лица его заострились, он сгорбился, и походка у него была такая шаткая и медлительная, как у восьмидесятилетнего старика.

Нашим офицерам во время их стоянки у маньемов требовалось больше твердости, больше терпения и душевной бодрости, чем нам во время нашего бурного похода в степной области. Страдая от изнурения, болезней и всяких обид от этих ужасных негодяев-маньемов, им нечем было вдохновляться, нечем поддерживать в себе энергию и выносливость, между тем как нас влекли вперед разнообразные виды и впечатления, постоянное возбуждение, напряженная деятельность, интерес передвижения, борьба. Они изо дня в день терпели во всем недостаток, нуждались в самом необходимом, тогда как мы постоянно были сыты и даже роскошествовали. Но всего труднее для них было спокойно и любезно выносить грубое обхождение Измаилии, Камиса и Сангарамени, этих рабов Килонга-Лонги, который сам был рабом занзибарского купца Абид-бен-Селима.

Между измученными людьми, едва приползшими к нам из этой злополучной ставки в Ипото, и теми дюжими, лоснящимися молодцами, которые ходили к озеру Альберта, контраст был поразительный: у первых на костях вовсе не было мяса, мускулы высохли, сухожилия впали, и все личные, индивидуальные черты до того стерлись, что очень трудно стало отличить одного от другого.

12 февраля явился лейтенант Стэрс со своею партией, принесшие все части вельбота в целости и в полном порядке. Он был в отлучке двадцать пять дней и выполнил возложенное на него поручение во всех отношениях превосходно, свято соблюдая все пункты инструкции.