Лондон. Прогулки по столице мира - Мортон Генри Воллам Страница 65

Затем мы вернулись к королевским надгробиям и подошли с южной стороны к месту, где похоронена Филиппа, жена короля Эдуарда III. Ее изображение, очевидно достоверное, представляет нам пышную фламандку с милым, круглым, добродушным лицом. Она носила своеобразный нарядный головной убор, модный в четырнадцатом веке. И еще она была матерью Черного принца.

— Ты когда-нибудь слышал о жителях города Кале? — спросил я своего друга.

Он виновато ответил, что не слышал.

Я сказал ему, что он мог видеть копию скульптуры Родена «Горожане Кале», которая — возможно, потому, что была лучшим произведением подобного рода в Лондоне, спрятана за палатой лордов в садах около башни Виктории, недоступная случайным взглядам.

— Это та самая королева, — пояснил я, — которая, когда ее муж уничтожил часть гарнизона города Кале при осаде, упала на колени и стала умолять сохранить жизни шести горожан, что, в лохмотьях и цепях, пришли к нему с ключами от города.

Хотя могущественный монарх не всегда был образцом верности, Филиппа на своем смертном ложе, как записано у Фруассара, попросила его пообещать, что он будет покоиться бок о бок с ней под сенью монастырской ограды Вестминстерского аббатства.

Ее пожелание не было соблюдено в точности, то есть Филиппа и Эдуард лежат не бок о бок — это было бы невозможно в таком ограниченном пространстве, — но он находится настолько близко к ней, насколько это возможно. Он был одним из величайших Плантагенетов, великий король великой эпохи. Его современниками были Чосер, Гауэр, Мандевилль и Уиклиф. Среди геральдических щитов со стороны его надгробия есть один, на котором львы Англии соседствуют с лилиями Франции, — щит, символизирующий всю его жизнь. В его честолюбивые замыслы входило носить корону как Франции, так и Англии, и он бросал на континент многочисленные войска, причем отцы этих воинов обучались военному ремеслу в горах и на границах Уэльса и Шотландии. В результате возникла угроза для феодального рыцарства Франции при Креси и Пуатье. Каждый школьник, останавливаясь у этого надгробия, должен вспомнить историю о том, как повел себя король, который наблюдал битву при Креси с небольшого холма, когда его сын, Черный принц, будучи в то время пятнадцатилетним мальчиком, оказался прижат к передней линии боя. «Пусть мальчик заработает свою победу», — сказал Эдуард III, отказавшись отправить ему подкрепление.

Через тридцать лет смерть сына, одержавшего свою победу при Креси, разбила сердце старого короля. Он повернулся лицом к стене и скончался. Его конец был, возможно, более печален, чем смерть любого короля, не погибшего при трагических обстоятельствах или на поле брани. В последние годы жизни он полностью находился под властью чар одной из приближенных королевы, Алисы Перрерс. Эта женщина, чье влияние на Эдуарда объясняли колдовством, была описана враждебно настроенным современником как не имевшая ни внешней, ни внутренней красоты, но способность ее языка к лести восполняла подобные недостатки. Всемогущий паладин умер в Шине, оставленный всеми своими друзьями, и говорят, что Алиса Перрерс сняла кольца с его остывающих пальцев, перед тем как исчезла в коридорах дворца.

Портрет Эдуарда III представляет большой интерес — предполагают, что это слепок с посмертной маски. На нем изображен печальный старик с озабоченным морщинистым лицом. В этом грустном и вызывающем жалость одиночестве ничто не напоминает о могущественном победителе при Креси и Пуатье.

Еще одно надгробие завершает ряд королевских захоронений, сгруппированных вокруг Эдуарда Исповедника, и принадлежит Анне Богемской, которая умерла в 1394 году, и ее мужу, Ричарду II, последовавшему за ней спустя пять лет. Король, отмеченный трагической судьбой, и его молодая жена изображены вместе; они держались за руки, пока их фигуры не были повреждены во времена Республики.

Ричард, обожавший Анну, обезумел от горя, когда она умерла в возрасте двадцати восьми лет, по всей вероятности, от чумы. Он повелел, чтобы на ее надгробии их изобразили вместе, что и осуществили при его жизни, поэтому он, должно быть, часто видел это странное надгробие, где сам лежал, словно мертвый, сжимая руку своей любимой королевы.

Его печаль была столь безгранична, что он наложил проклятие на дворец Шин, где Анна умерла, и приказал сравнять с землей комнаты, где протекала ее недолгая болезнь. Обезумев от горя во время ее похорон, король выхватил жезл из рук сопровождающего и с такой силой ударил Ричарда, графа Арундела, который оскорбил его, что граф упал на землю и залил святое место кровью. Заупокойная торжественная месса была приостановлена и не возобновлялась до тех пор, пока однажды летней ночью аббатство не было очищено. Счастье Ричарда началось и закончилось вместе с Анной. Она умела смирять его буйный нрав, давала ему хорошие советы, без нее он совершал промахи один за другим, и, когда появился Болингброк с требованием короны, отречение Ричарда, а возможно, и его убийство, были уже предопределены.

Тем не менее ходило столько слухов о том, что король скрылся в Шотландии, что Болингброк приказал доставить тело из замка Понтефракт в Лондон с открытым для всеобщего обзора лицом. Таинственная процессия проследовала ночью в южном направлении, рыцари и монахи сжимали факелы, пламя освещало похоронные дроги, запряженные четырьмя лошадьми в черных попонах, которые везли тело свергнутого короля. Напуганные горожане и крестьяне, наверное, с трепетом выглядывали из дверей, заслышав процессию. Тело было выставлено на несколько часов на Чипсайд, и к нему поочередно подошли двадцать тысяч лондонцев, чтобы собственными глазами увидеть, что Ричард II мертв.

Его похоронили в обители Лэнгли и переместили в аббатство примерно четырнадцать лет спустя, при Генрихе V. Действительно ли это был он, а не другой человек, которого — жуткое предположение — поместили в могилу рядом с обожаемой Ричардом Анной? Искренне хотелось бы верить, что это вправду Ричард, но настоятель Стэнли, присутствовавший при открытии склепа в 1871 году, писал: «Действительно ли король собственной персоной покоится в гробнице, подлежит серьезному сомнению». Исследователи обнаружили в захоронении два почти целых скелета, мужской и женский, но пропали короны, а они как будто должны были там быть. Остались королевский жезл, скипетр, часть державы, две пары королевских перчаток и фрагменты остроконечных туфель. Странным чужеродным объектом была пара стальных ножниц, помеченных эмблемой французского королевского дома (геральдическая лилия), очевидно, оставленных по забывчивости рабочим, когда могила снова запечатывалась во времена Генриха V.

Должно быть, тем, кто читает отчеты о вскрытиях склепов в аббатстве, не может не приходить на ум вопрос, каким образом получается так, что многие кости в скелетах отсутствуют. Возможно, следующее письмо, отправленное настоятелю Стэнли, разъяснит это обстоятельство.

Приход Вудхем, Рочестер

30 июня 1873

Может бьггь, вам будет любопытно узнать, что мой дедушка, Джерард Эндрюс, впоследствии декан Кентерберийский, в 1776 году увидел, как вестминстерский послушник запустил руку в могилу Ричарда II и вытащил нижнюю челюсть короля. Мой дедушка отобрал кость у мальчика, и теперь она находится у меня. Я неоднократно показывал ее медикам, которые говорили, что это нижняя челюсть мужчины в расцвете сил. Сохранились два зуба. На карточке, прикрепленной к кости, написано (почерк моего дедушки, Джерарда Эндрюса): «Челюсть короля Ричарда II, вынутая из его гроба послушником из Вестминстера, 1766 год». Мой дедушка и сам был служкой в аббатстве, в то время шестнадцатилетним, так как родился он в 1750 году.

Чарльз Джерард Эндрюс

Через те же трещины и, несомненно, теми же способами были изъяты из королевских захоронений варганы (щипковые музыкальные инструменты), сломанные стеклянные и табачные трубки и многие другие примечательные вещицы. К счастью, в наши дни все надгробия запечатаны и описаны в малейших деталях. Теперь владельцы находок, подобных упомянутым в письме, в соответствии с правилами хорошего тона должны вернуть эти вещи в аббатство. При установлении подлинности находки требуется королевское разрешение, чтобы вскрыть могилу и заменить предмет. Перед самой своей смертью епископ де Лабильер сказал мне, что надеялся получить разрешение вскрыть надгробие Элеоноры Кастильской и заменить кость, перешедшую к нему во время войны.