Дмитрий Арбузов - Уральская Обь Страница 7

Благодаря игре светотени мы теперь смогли рассмотреть и борта ущелья, по которому шли, узреть его зазубренные, словно гнилые кости, вершины и скальные трещины многометровой высоты. Разглядывая эти мрачные склоны, я с удивлением подумал о невысокой по сравнению с ними горной границе с Европой, где мы только что побывали. Перепад высот между Пайером и грядой Европа-Азия составляет всего шестьсот метров на расстоянии в один километр. Как могло образоваться такое резкое понижение среди горных высот? Обращаю на это внимание своего спутника, но он остается безучастным. С самых верховьев Ваня отстаёт, мне часто приходится останавливаться и ждать его. Я тоже устал, но всё же нахожу в себе силы бегать фотографировать. Когда поднимались, всю фотосъемку был вынужден отложить «на потом», и вот теперь навёрстываю упущенное, в иной раз даже принуждая себя это делать, потому как знаю, что, скорее всего, больше не увижу этих гор никогда. Каждое мгновение пребывания здесь мне видится самостоятельным произведением, и такое многозначительное отношение к любому происходящему в путешествии моменту присутствует всегда. Жизнь представляется бесценным даром, столь кратким, как будто время сжалось в тугой комок или вдруг резко набрало ход. На фоне недавнего риска и окружающей суровости это выглядит до такой степени невозможным, что вынуждает усомниться в человеческой системе ценностей: а всё ли люди понимают правильно и вообще знают ли, где она, золотая середина? Не в центре же супермаркета, в самом деле!..

– Эх, сейчас бы перекусить чем, – в истоме прикрывает глаза на очередном пятиминутном привале Иван, коротко причмокивая губами, – рульку копчёную, или ещё там чего, борщеца со сметанкой навернуть…

– До ближайшего магазина вёрсты не считаны… До лагеря бы дойти. Придём, рыбкой перекусим, а? – хочу вдохновить своего напарника.

– Точно.

И мы вроде бы снова набрали темп, как вдруг я задерживаюсь сфотографировать озеро с провалом. За последний час мы останавливались слишком часто, я несколько раз спотыкался. Ещё бы, не мудрено: тринадцать километров с рюкзаками шли к Бур-Хойле, три бегали к останцам, шестнадцать по прямой до границы Европа-Азия и столько же обратно… Камни, когда-то оставленные ледником, кажутся слишком острыми, снег ослепительно белым, а вот солнце печёт, как всегда, не на шутку. Я решаю внести директивы.

– Так… Ладно! Предложение передохнуть в том балке, что красуется у озера. Поспим пару часиков и с новыми силами в лагерь!

– Идёт, – хрипло отвечает Иван.

Но не тут то было – испытания, как мы вскоре выяснили, на этом не заканчивались. Ближе к предгорной тундре число комаров резко возросло, и они стали пикировать на нас с особой неистовостью. Пришлось накинуть плащи из «серебрянки», прихваченные на случай непогоды, надеть кожаные перчатки, предназначенные для защиты рук от полярного холода и закрыть шею шерстяным шарфом. Ощущения, пережитые мною от такой экзекуции, не подлежат описанию. Вокруг жара, а мы преем в непромокаемых куртках. Три километра до балка, где собрались передохнуть, показались сущим адом. Но и это был ещё не конец. Балок, под крышу которого мы так упорно стремились, оказался весь пронизан щелями, хоть со стороны и выглядел как «цивильный». Жильём явно давно никто не пользовался, а на полу какой-то умелец жёг костёр. И пяти минут не прошло, как комары и мошки, преследующие нас, заполнили комнату. О спокойном отдыхе здесь не могло идти и речи.

Это был предел моих сил. Ноги подкосились, я сполз по дощатой стене, но тут же, получив пару ярых укусов, вскочил и начал двигаться вновь – в пределах помещения, конечно. Не только спокойно отдохнуть, но и скинуть с себя жаркие вещи не представлялось возможным! С одной стороны комары, с другой – пот и жара. Тут подоспел Иван, и я услышал его нечеловеческий вздох разочарования. Для нас этот полузаброшенный балок был даром свыше – мы стремились сюда, как в оазис заветной мечты. И вот-на тебе…

Я понимал, что отдохнуть нам сейчас просто необходимо. Пусть немного, только для самообмана, но надо. Поэтому я стал готовить топливо для разведения огня. Поторчим в дыму, посидим, остынем… «Как сложно себя обмануть, особенно когда надеешься на свои силы», – промелькнула мысль. Ваня молча принял моё предложение и тот час же отправился за дровами. Собрали всё, что попалось по руки, подожгли. Мхом привалили, только тогда с себя сдёрнули куртки.

– Фу-у! Чуть накомарник не прожёг! – вдруг выдал Иван срывающимся фальцетом, отшатнувшись от костра. По глазам видно – испугался не на шутку. Я ему:

– Ага, русский экстрим. Будем усложнять за счёт снаряжения, выбрасывать в день по вещичке. Сегодня твой накомарник спалим, завтра мой. Топор в речку, дырку в котле. Рис в болоте посеем, целых пять килограмм, масло и сахар сожжем. Веселее идти будет. А то мы что-то быстро уставать стали.

Но Ваня даже не улыбнулся.

– Здесь каждая вещь – золотая вдвойне, – сказал он, обращаясь как бы даже и не ко мне. – Во-первых, ты её на себе несёшь, а во-вторых, она тебе жизнь спасает.

– Поэтому важно подойти к путешествию со всей мерой ответственности, – тут же включился я. – Главное, чтобы ничего лишнего. Вот я раз видел прямо на тропинке масло подсолнечное, консервы…

– Правда? – оживился товарищ, как только я упомянул про еду.

– Ну да… Так вот, консервы лежат. Разные. Тушёнка, сгущёнка – поблескивают на солнышке, так и горят. Много… – вздохнул я, не способный себя остановить во вранье, ведь разговор зашёл про еду. – Спрашивается, откуда взялись? Кто-то не смог унести.

– Еда лишней, как я уже понял, не бывает, – осклабился мой товарищ в подозрительной ухмылке.

– А вещи лишние у тех туристов наверняка были, – и я подбросил ещё мха в огонь. – Радиоприёмник какой-нибудь, карт колода. Здесь это в лучшем случае годится на растопку. Или деньги, например. Будут валяться в кармане, пока не промокнут и не превратятся в комочки непонятного предназначения, которые спустя месяцы ты будешь с интересом рассматривать, пытаясь определить, что это такое. Деньги тут тоже не нужны, как, может быть, и многое не нужно человеку. Если только для особых случаев, – подчеркнул я последнее слово. – Совсем другая жизнь, как ты сам теперь понимаешь.

– Да, с одной стороны – многозначительность каждого шага, а с другой – вещи обесцениваются, ты перестаёшь цепляться за них и жалеть о мелочах… Всё переворачивается с ног на голову. Мне страшно теперь даже представить, сколько «нужных» вещей пылится дома на полках! – потряс Иван своей богатырской пятернёй. – Которые полноправно занимают пространство наравне с другими предметами только лишь потому, что имеют статус «доброй памяти» или способности «пригождаться»… Как будто пространство Земли и в самом деле резиновое! А приглядись к небу, и не захочется его ничем заполнять. Пусть в нём несколько облачков кружится, птичка росчерком, и всё, хватит! Там всё изначально завершено.

Я посмотрел в безоблачное небо, и засосало под ложечкой. Нет, много чего ещё мне в этой жизни хотелось.

– Дождя нам не мешало бы, дождя. Но в целом я солидарен с тобой. Разве человеку много нужно? Как мы видим по собственным силам, он вполне может обходиться тем минимумом, который с лёгкостью может унести на себе. Поэтому согласен: пускай всё в природе остается таким, какое оно есть, без чужеродного вмешательства. Человек непостоянен в главном: в дождь ему захочется солнца с той же силой, как сегодня мы желаем дождя, и потому все наши выводы, происходящие от скороспелых желаний, недальновидны… Непостоянство и лишнее далеко не в природе, нет. Оно, как выразился Михаил Булгаков, у нас в головах.

Ваня, казалось, совсем не слышит меня, задумавшись о своём. Как вдруг он сказал:

– В горах я мечтаю о большом костре, у костра о крыше над головой, под крышей о бане, затем о доме с горячей ванной, а в ванной снова о горах, теперь – прекрасно осознавая, что на самом деле скрывается за этим. А у других такие мечты – единственная существующая для них реальность. То, что все эти обесценивающие значение жизни сиюминутные желания скоропостижны и мимолётны, люди не замечают. Но большая часть человечества живёт ими, потому что так проще всего. А потом мы жалуемся, что жизнь скучна, что в ней отсутствует высший смысл, настоящие чувства… Интересно, почему всё так противоречиво устроено? Ведь приглядеться, какие там удобства? Одна потеря драгоценного времени жизни! С удобствами возникают дополнительные обязанности: купил машину, будь добр – чисти её, чини, проходи техосмотр, в гараж загоняй, чтоб не ржавела… В результате получается, что сладкие привязанности не совершенствуют, а разлагают нашу жизнь, отнимают драгоценное время!.. Вечного двигателя не бывает. Нигде! А здесь, в природе, я чувствую себя поистине свободным, потому что у меня ничего этого нет. Связи обрываются, выдуваются северными ветрами, смываются проточной водой, сжигаются полуденным солнцем. Поэтому наш взгляд и становится другим. Мне несколько дней подряд мыслится необычно, – Ваня подобрал камешек, и стал с интересом его рассматривать. – Как будто весь мир теперь в моих руках… Даже заговорил на другом языке.