Владимир Арсеньев - В горах Сихотэ-Алиня Страница 7

Часам к десяти утра пароход дошел до села Троицкого, расположенного также на правом берегу Амура. От Вятского оно отличалось разве только размерами. Общий колорит старожильческий. В давние времена здесь было гольдское селение Толчека.

Несмотря на то, что пароходы ходят по Амуру довольно часто, для амурских крестьян это всегда событие. Заслышав свистки, все население бросает дома и устремляется к берегу для того, чтобы принять доставленное из Хабаровска продовольствие, посмотреть, не едет ли кто из знакомых, а то и просто посмотреть на публику. Так было и на этот раз. В толпе на берегу я узнал Косякова, приехавшего из селения Найхин на двух гольдских лодках, для того чтобы встретить нас и в последний раз сделать кое-какие закупки. Покончив с делами, мы забрали свой багаж и отправились к лодкам. Около них на прибрежной гальке сидело пять человек гольдов. Все они были среднего роста и хорошо сложены. Они имели овальные лица, слегка выдающиеся скулы, небольшие носы и темно-карие глаза. Длинные черные волосы их были заплетены в косы по маньчжурскому образцу. Костюм наших новых знакомых состоял из короткой тельной рубашки белого цвета и одного или двух пестрых халатов длиною до колен, полы которых запахивались одна на другую и застегивались сбоку на маленькие металлические пуговицы, похожие на бубенчики.

Рукава около кистей рук были стянуты нарукавниками. На ногах гольды носили короткие штаны, сшитые из синей дабы, наколенники, привязываемые к поясу ремешками, и мягкую обувь в виде олочей из толстой замшевой кожи.

Ни одна из народностей на Амуре не любит так украшать себя, как гольды. Вся одежда их от головы до пяток орнаментирована красивыми нашивками. Добавьте к этому тяжелые браслеты на руках и несколько колец на пальцах, и вы получите представление о внешнем виде молодых гольдов, щеголяющих в своих нарядных костюмах в праздничные дни и в будни. Когда принесли наш багаж, гольды принялись укладывать лодки и размещать пассажиров. Гольдская лодка состоит из трех досок: одной донной и двух бортовых. Корма имеет фигуру трапеции. Донная доска выгнута; она длиннее других и значительно выдается. Нос прикрыт двумя короткими досками под углом в шестьдесят градусов. При таком устройстве встречная волна не может захлестнуть лодку, но зато бортами она сидит глубоко в воде. Гребцы помещаются впереди на маленьких скамеечках. Грузы в лодке располагаются посредине, а кормчий с веслом находится позади.

Часов в одиннадцать утра мы оставили село Троицкое и поплыли вверх по протоке Дырен к гольдскому селению Найхин.

Был один из тех знойных и душных дней, которые характеризуются штилем, ясным, безоблачным небом и зеркально гладкой поверхностью воды. Солнечные лучи, отраженные от воды, слепили глаза и утомляли зрение, а долгое сидение в лодке в неподвижной позе вызывало дремоту. Часа через два плавания гольды причалили к берегу, чтобы отдохнуть и покурить.

Воспользовавшись остановкой, я решил размять немного ноги и пошел прогуляться по берегу. Слева тянулись обширные луга, поросшие высокой травой. Главную массу поемной растительности составлял все тот же вейник до полутора метров высотою с недеревенеющими стеблями в виде соломы. Он растет чрезвычайно обильно почти без примеси других трав, занимая обширные пространства. Места посуше были заняты обыкновенной полынью с перистыми листьями, издающими приятный запах, если их потереть между пальцами, и тростниками, вполне оправдывающими свое видовое название и вытеснившими почти всякую растительность. Оригинальный вид имеют заросли тростников с длинными листьями, легко вращающимися в ту сторону, куда дует ветер. Точно их кто-нибудь нарочно расчесывает и расправляет. Дальше виднелась какая-то полудревесная, полукустарниковая растительность. Я направил туда свои шаги. Это оказались тальники и ольшаники, словно бордюром окаймляющие берега проток и озерков со стоячей водой.

Луга, поросшие столь буйной растительностью, довольно богато населены пернатыми. В этот знойный день большая часть их попряталась в траве, но все же некоторых, наиболее прожорливых, голод заставлял быть деятельными. Прежде всего я заметил восточную черную ворону, всеядную, полуоседлую общественную птицу. От своей европейской товарки она отличается оперением черного цвета с фиолетово-синим оттенком. Ворона сидела на земле и кого-то караулила — должно быть, мышь. При моем приближении она испугалась, снялась с места и торопливо полетела к кустам лозняка. Тут же поблизости на жиденькой ольхе сидела сорока. Она вела себя неспокойно, все время вертелась, задирая хвост кверху, прыгала с одной ветки на другую и вдруг совершенно неожиданно камнем упала в траву, но вскоре опять появилась на одной из нижних ветвей дерева. При моем приближении трусливая птица бросилась наутек и, оглашая воздух сухими и резкими криками, полетела вслед за вороной. Затем я увидел большого восточного веретенника, типичного обитателя сырых лугов. Веретенник неожиданно вынырнул из тростников, подлетел ко мне вплотную, затем быстро свернул в сторону и вновь спрятался в траву. Это, вероятно, был самец, старавшийся отвлечь все внимание от того места, где самка высиживала яйца. На обратном пути я еще вспугнул зеленую овсянку — небольшую птичку, ведущую одиночный образ жизни среди болот и глухих проток. Она села на куст, очень близко от меня, и совершенно не выражала беспокойства.

К сумеркам лодки наши дошли до гольдского селения Найхин, расположенного около самого устья Анюя. На ночь мы устроились в туземной школе. После ужина казаки принесли свежей травы. Мы легли на полу с намерением соснуть, но комары никому не дали сомкнуть глаз до рассвета.

Часов в девять утра мы с Косяковым пошли осматривать гольдское селение Найхин. Прежде всего мне бросился в глаза целый лес жердей, увешанных сетями, и сушила для рыбы. Немного в стороне высились бревенчатые амбары на сваях, в которых хранится все ценное имущество гольдов. Чтобы мыши не могли проникнуть в амбар, на каждую сваю надевается кверху дном старый испорченный эмалированный тазик. На берегу протоки лежало множество лодок. Те, которые находились в употреблении, были просто вытащены на песок и во всякое время могли быть снова спущены в воду, другие были опрокинуты кверху дном и, видимо, давно уже покоились на катках. Сотни собак встретили нас злобным лаем. Гольды пригрозили им палками, и собаки с неохотой снова улеглись на прежние места. Спасаясь от мошек и комаров, они зарывались в землю. Песок сыпался им на голову. Собаки терли свои морды лапами так сильно, что совершенно выскоблили шерсть вокруг глаз, отчего получилось впечатление, будто на их головы надели очки.