Владимир Санин - У Земли на макушке Страница 7

Мы смеёмся. Это Лабусов рассказывает об охоте на белого медведя на дрейфующей станции. Командир корабля М., прилетевший с грузом на станцию, поделился с зимовщиками своей хрупкой мечтой: он очень хочет подарить жене собственноручно добытую медвежью шкуру.

Зимовщики переглянулись. Люди чуткие и отзывчивые, они не могли упустить такого случая. Всю ночь, пока лётчику снилась шкура неубитого медведя, местные умельцы сооружали снежную фигуру зверя и потом надели на него вывороченную наизнанку шубу. Зверюга получился вполне натуральный, с виду весьма агрессивно настроенный. Приёмочная комиссия поставила скульпторам пятёрку, и Северный полюс огласили панические вопли: «Медведь! Спасайся! Стреляйте!»

Разумеется, М. выскочил из палатки одним из первых. Винтовка плясала в его руках. «Не стреляйте! — кричал он. — Дайте мне!» Ему охотно пошли навстречу, и М. одну за другой всадил четыре пули — в собственную шубу, изодрав её в клочья.

Я вспоминаю рассказ Татьяны Кабановой, моей соседки по квартире в Черском. Татьяна несколько лет зимовала на станции Темп на острове Котельном. Как-то прибыл на станцию новичок радист, заядлый охотник, и, едва успев представиться, отправился на промысел. Возвратившись, он небрежно сообщил, что подстрелил десяток диких оленей и рассчитывает, что товарищи их притащат, так как он своё дело сделал. Скандал был грандиозный. Научная экспедиция, которая самолётами доставила на остров оленей, предъявила иск, и зло своей зарплаты. [проверить по книге! — Прим. lenok555]

— Как-то, приземляясь в тундре, — вспоминал Лабусов, — мы спугнули стадо сохатых, и они сломя голову помчались от самолёта. Ребята загорелись охотничьим азартом, горохом посыпались на землю. И вдруг один красавец сохатый повернулся, изогнул рога и бросился на нас. Великолепный экземпляр — стройный, гордый, с рогами, как ветвистое дерево.

— Убили? — с сожалением спросил я.

— В нескольких шагах остановился, — продолжил Лабусов, — дрожит от ярости, глаза налились кровью. Будто предлагает: «А ну, выходи, кто из вас храбрый, один на один!» Нет, не убили. Не дал я в него стрелять, такого храбреца грех убивать. Ушёл не оглядываясь, как король.

Я люблю слушать Лабусова. На первый взгляд рассказчик он бесхитростный, но послушаешь его с часок — и клянёшь себя за то, что не научился стенографии. О себе он не очень любит рассказывать, и я жалею об этом, потому что Лабусов один из самых опытных и уважаемых в Черском лётчиков, «лётчик божьей милостью», как говорят его друзья. Я много, хотя и меньше, чем хотелось, летал с ним, и даже мне, неискушённому человеку, бросалась в глаза лёгкость, даже изящество, с которым Лабусов поднимает в воздух самолёт и совершает посадку. Игорь Прокопыч всегда приземляется так, словно самолёт нагружен хрустальными вазами. Он терпеть не может лихачества и не прощает подчинённым, если они не добирают в баки бензин, чтобы побольше загрузить самолёт и быстрее выполнить план перевозок. Ему не раз приходилось «дотягивать» на одном моторе, выбираться из циклонов, которые трясли самолёт как яблоню, и он знает, что холодный расчёт и стальные нервы куда лучшие помощники пилоту, чем безудержная, но слепая храбрость. Поэтому Лабусову по душе такие бытующие у лётчиков афоризмы, как «не оставляй любовь на старость, а торможение — на конец полосы», или: «Лишний метр полосы — лишний год в Аэрофлоте».

От его мощной фигуры, от широкого и обветренного, с глубокими морщинами на лбу лица веет силой и уверенностью в себе. Это первое, чем привлекает к себе Лабусов, — сила ума, характера, могучих рук. Когда я с ним познакомился ближе, то понял, что Игорь Прокопыч из тех людей, которых не согнут ни люди, ни обстоятельства. Всегда спокойный и в меру ироничный, он словно распространяет вокруг себя спокойствие и иронию, и при нем как-то неудобно жаловаться на трудности, не потому, что Лабусов тебя не поймёт, а потому, что внутренне он улыбнётся, тактично посочувствует, как сильный человек слабому, и расскажет случай, казалось бы, не имеющий отношения к теме, но делающий твои жалобы смехотворными и мелкими. Скажем, о пилоте ПО-2, который вдвоём с пассажиром совершил в тайге вынужденную посадку и месяц тащил на себе обессилевшего спутника, который умолял пристрелить его. Увы, я так и не узнал фамилию этого лётчика.

Кстати, если бы на земле Лабусов вёл себя так же мудро и осмотрительно, как в воздухе, нынешняя должность наверняка была бы для него пройденным этапом. Но Игорь Прокопыч, которого так уважают подчинённые, удивительно не умеет ладить с начальством. Вместо того чтобы поддакнуть или, на худой конец, промолчать, он поступает совсем наоборот, совершенно не желая считаться с вечной как мир истиной, что кремовый торт начальство любит больше, чем горькие пилюли. Только нынешний руководитель лётного коллектива умел увидеть в строптивом подчинённом отличного организатора, и на тридцать восьмом году жизни Лабусов из рядовых пилотов стал командиром, о чём никто не жалеет, кроме жены Людмилы Петровны, потому что — боже, где логика? — командир подразделения получает зарплату значительно меньшую, чем рядовой лётчик.

Сидя в жарко натопленной комнате лётной гостиницы, мы допоздна говорили о жизни полярных лётчиков, об их нелёгком труде, об их радостях и печалях.

А потом, когда все уснули, я долго лежал и думал о том, каким наивным и книжным было моё представление о лётчиках. Впрочем, не только я в этом виноват. Газеты и кинофильмы долгими годами приучали нас к тому, что жизнь лётчиков — сплошные подвиги, рекорды, рукоплескания и награды. Даже трагедии лётчиков были необыкновенно красивы. Как бездумная птичка, мы видели в куске стекла только блеск, не замечая острых граней, о которые можно до крови исцарапаться. В войну мы узнали, что лётчики не только получают ордена и звёздочки, но и горят заживо в разбитых машинах, а Экзюпери и Галлай, с которыми мы познакомились совсем недавно, показали, каким терпким потом пропитаны рабочие комбинезоны пилотов. Теперь, когда авиация из области гонки за рекордами и сенсаций перешла на извозчичью работу, восторги достаются космосу и на лётчиков, наконец, начали смотреть без розовых очков. Когда-нибудь и уставшие от славы космонавты вздохнут свободнее, но пока они только могут завидовать лётчикам, которые уже добились того, что в них видят просто людей, а не людей из легенды.

Когда сидишь в уютном салоне ТУ-104, жизнь лётчиков кажется милой и приятной. Элегантная стюардесса представляет командира корабля, и пилоты в выглаженных костюмах проходят в таинственную рубку. Но пассажиры воздушных лайнеров могут составить себе такое же точно представление о труде лётчиков, как больной, находящийся под общим наркозом, о действиях хирурга, производящего операцию.