Поль Верн - Из Роттердама в Копенгаген на борту паровой яхты «Сен-Мишель» Страница 7

На первый взгляд это кажется невероятным; но, подумав, нельзя не признать, что его финансовая система была хорошо продумана и предоставляла ему множество преимуществ:

1. Оставаясь на своем посту, Томас Пиркоп избавлялся таким образом от расходов, связанных с путешествием на пароходе из Томминга в Гамбург, а оттуда — к английскому побережью, и это был очень веский довод. 2. Свое пребывание на борту «Сен-Мишеля» он использовал для совершенствования во французском языке, и средство, им для этого избранное, казалось довольно-таки хитроумным. Он близко подружился с нашим коком, оказывая ему немалую помощь: чистил морковь, мыл салат, отбивал бифштексы, причем делал это просто-напросто кулаком, которым мог бы превратить мясо в фарш. Кроме того, лоцман сопровождал камбузного начальника на рынок, всегда уговаривая кока покупать только те продукты, которые нравились ему, Пиркопу, и прежде всего рыбу, к которой он пылал любовью заядлого рыбака. Он умел искусно приготовить рыбу, умел и красиво есть рыбные блюда.

Вы, может быть, спросите: «А французский-то как он учил?»

Ну, прежде всего Томас Пиркоп, хоть и не говорил ни по-французски, ни по-немецки, ни по-датски, ни по-голландски, становился переводчиком между нашим коком, ничего в этих языках не смыслившим, и поставщиками продовольствия. Как это у него получалось, не могу вам объяснить, ограничусь констатацией факта.

С другой стороны, он постоянно общался с нашим юнгой:

— Юнга, стакан вина!

— Юнга, стакан пива!

— Юнга, стакан водки!

— Юнга, стакан воды!

Правда, последнее требование слышалось очень редко.

Такие беседы повторялись по многу раз в день, и Томас Пиркоп выучил наш язык, по крайней мере, в части, касающейся основных пожеланий англосаксонской глотки, и поддерживал свой желудок в отменном состоянии.

Надеяться на то, что джентльмен основательно изучит французский к моменту нашего с ним расставания, всерьез не приходилось, но спросить себе стакан какого-нибудь напитка он, безусловно, сможет. Такова была основа его словаря, включая негритянское слово bono[41], которое он никогда не забывал употреблять, когда был доволен.

IX

Кильская бухта, в глубине которой наша яхта (с возвращенным на место бушпритом) около шести вечера встала на якорь, безусловно, является одной из самых красивых и безопасных в Европе. В этом обширном водоеме могли бы разместиться и маневрировать все эскадры мира.

Киль, окаймленный лесной зеленью, располагается в самом конце бухты, чуть вправо от нее. Левее города, окруженного высокой стеной, находится порт, полностью изолированный от городской застройки.

Не желая, как в Вильгельмсхафене, получать отказ, завуалированный под необходимость посылать телеграмму в Берлин, мы решили вовсе не осматривать Кильский порт, тем более что каждый желающий может разглядеть его снаружи. Вполне достаточно общего осмотра, для чего надо подняться на холмы, которые высятся прямо над портом. Помимо многочисленных зданий мы смогли различить четыре четырехтрубных броненосца береговой охраны, один из которых ремонтировался после упомянутого выше инцидента. Эти броненосцы вооружены, как мне показалось, четырьмя пушками крупного калибра, установленными на главной палубе. Кроме того, несколько орудий калибра 0,24 м располагаются на носу.

Отправляясь в Киль, мы надеялись встретить на рейде германский броненосный флот, но, к сожалению, этого не произошло. Увидели только деревянный паровой фрегат «Аркона», на мачте которого развевался вице-адмиральский вымпел.

Если память мне не изменяет, именно фрегат «Аркона» в 1870 году уклонился от боя с французским фрегатом «Смотрящий»[42], а потом с корветом «Воинственный»[43] на рейде Фуншала (остров Мадейра)[44] и вынужден был оставаться в этом порту до конца войны.

Киль, старинный датский торговый центр, в свое время весьма процветавший, многое потерял как торговый порт после аннексии, превратившей его в заштатный немецкий город.

Отмечу довольно любопытную подробность: после войны в Киле закрыли французское консульство. Предполагается, что сделали это из-за опасений, как бы наши служащие не стали следить за развитием германского императорского флота. В ответ французское правительство ликвидировало германские консульства в Шербуре и Тулоне.

Кильскую бухту обрамляют роскошные лесные кущи. Вязы, буки, каштаны, дубы достигают здесь поистине удивительной высоты, и волны приходят умирать у их подножий.

Множество дачных домиков взбирается по холмам, окружающим эту восхитительную бухту, удаленные мысы которой соединены между собой пароходным сообщением. Нет ничего веселее и свежее этих жилищ причудливой постройки, укрывающихся под высокими деревьями на самом берегу моря. Когда-нибудь, вне всякого сомнения, этот благословенный край станет местом отдыха высшего немецкого общества. Он будет северо-германским Брайтоном[45], но только куда более зеленым и тенистым, чем английский городок, который именно со стороны моря поражает тем, что выглядит как после жестокой засухи.

Бесполезно спрашивать, тщательно ли укреплена Кильская бухта. Вход в нее, относительно прямой, охраняют мощные батареи, предназначенные для ведения перекрестного огня с очень короткой дистанции. Знаменитая пушка, которую Пруссия посылала на Всемирную Парижскую выставку 1867 года, пушка, стреляющая снарядами весом в пятьсот килограммов, установлена, кажется, на одном из бастионов вдоль узкого входного канала. Вражеское судно, вознамерившееся прорваться по этому каналу, будет разнесено на куски в течение нескольких минут.

Киль объявлен открытым городом, но обсуждается вопрос о том, чтобы окружить его системой отдельных фортов. Мне даже кажется, что тщательное изучение пригородной территории началось и работы с самого начала продвигаются быстрыми темпами.

X

Проведя в Киле целые сутки, мы вышли из него в ночь на 18 июня, не взяв лоцмана. Мы намеревались пройти к северу, до Копенгагена.

Капитан Олив взял управление «Сен-Мишелем» на себя, вследствие чего Томас Пиркоп из категории «весьма полезных» членов экипажа перешел в категорию «совершенно бесполезных».

Как я вам уже объяснил, он исполнял отнюдь не только лоцманские обязанности или — лучше сказать — пытался исполнять другие, но в полной мере это ему не удавалось. Его инстинкт моряка, любовь к службе перевешивали. Пиркоп занимался выбором курса, готовил лот, вытаскивал лаг[46], осматривал зорким взглядом горизонт, замечал дымы и полоски суши раньше кого бы то ни было и, наконец, делился своим мнением с капитаном, которое тот в зависимости от настроения принимал к сведению или не принимал.