Летний снег по склонам - Николай Владимирович Димчевский Страница 7

— Это так, конечно, — уныло согласился Сидорин. — Но на спиннинг — это, скажу я вам, удовольствие!..

Тут за мыском показался буксирный катер — он шел далеко, по другой стороне протоки.

Микешин сорвался с места, взлетел на рубку и замахал бело-красным флагом — «терплю бедствие».

Катер по-прежнему спокойно шел вдоль острова. Может, не заметили?..

Вот он напротив. Видно, что из рубки выглядывает человек. Лица не разобрать, по смотрит явно сюда.

Шкипер расправил флаг, растянул руками, чтоб лучше было заметно издали, потом опять замахал и закричал, будто кто-то мог услышать через такой ветрище.

Катер, шел, не меняя курса, и скрылся за высоким берегом.

— Сволочь! Чтоб я тебе помог когда! Утони рядом с бортом — багор не протяну! Захлебываться станешь — плюну тебе в хлебалку, гад!

Микешин свертывал флаг и срывающимся голосом перебирал угрозы. Потом спрыгнул вниз, искоса заглянул в окно рубки. Инженер читал свои бумаги и, вероятно, не заметил неприятного происшествия с катером.

— А что, капитан, подбросили бы меня как-нибудь в воскресенье на рыбалку, — продолжал свою мысль Сидорин. Он вроде бы тоже не придал никакого значения случившемуся, и это подбодрило Микешина.

— Степан Иваныч! Об чем речь! Я, как пионер, всегда готов. Места знаю такие — закачаетесь. Сетка есть, шлюпка тоже — заведем за милую душу.

— Это, пожалуй, слишком. Я любитель спиннинга, удочек — так, понемножку, для развлечения.

— Думаете, рыбнадзор?! Да его тут слыхом не слыхано. Вон Обища-то какая! Лови чем хочешь, никто не увидит. Да сюда кит зайдет — поймаете, на уху изварите, и никто не заметит — все одно тайга кругом.

Микешин случайно глянул в окно рубки, встретился со взглядом инженера и подчеркнуто-резко отвернулся. Чего смотрит? Сам бы попробовал запустить машинку, когда аккумуляторы сели. Это тебе не «газик» — покрутил ручку и пошел.

— Так в это воскресенье, лады? — закреплял договор Сидорин.

— Как в аптеке! Микстура ваша — болезнь наша.

— Микстуру найдем, не простудитесь, — довольно потянулся Сидорин, сплюнул окурок за борт и снова попал себе на плащ.

Микешин подобрал окурок и ловким щелчком пустил по ветру.

С час ждали у моря погоды. Река была пустынна. Микешин слонялся по барже, не решаясь заглянуть в рубку. Это была пытка.

И вдруг из-за мыса выскочила самоходка — шла под берегом вверх по течению. На некоторое время у Микешина от радости отшибло всякое соображение. Он глядел на баржу и никак не мог увериться, что это не видение, а везение.

Наконец, кинулся в рубку, схватил мегафон.

— Алё, на барже!

Там из двери высунулась голова, и едва Микешин увидел эту голову, как истошно заорал — не надо и мегафона:

— Пахомыч! Кореш! Выручай!

Баржа свернула, пошла по заливчику. Застопорилась машина.

— Чево ты? — спросил Пахомыч, зевая.

— Дай прикурить, друг дорогой, век помнить буду!

— Тяни провод.

Микешин полез в машину. Баржа тем временем подвалила к левому борту.

— Чалку прими! — крикнул Пахомыч Сидорину.

Тот схватил канат, засуетился, не зная, что делать дальше.

— За кнехт вяжи! — орал Пахомыч.

Сидорин совсем растерялся, его тянуло вдоль борта вслед за баржей.

Пашин выскочил из рубки, вырвал чалку из рук Степана Иваныча, захлестнул за кнехт, подождал, отпуская понемногу, подтянул, потом закрепил — все молча — и ушел назад в рубку, где опять занялся бумагами.

С кормы из иллюминатора высунулась рука с проводом. Пахомыч свесился через борт, поймал конец, потянул к себе в машину.

Вскоре запустили двигатель, распрощались со спасителем и собрались в путь.

— Я ж говорил: помочь никто не откажет. У нас на реке железная организация. — Микешин поправил капитанку, осмотрел свой китель. — А видели, какая баржа у Пахомыча? Смех. Рубка ржавая, не крашена с прошлой навигации, на палубе опилки, хлам. И у самого видик: не проспавшийся, обросший, тельник рваный...

Тут вышли из-под берега, и резанул такой ветер, что баржа оторопело приостановилась, а потом завалилась на левый борт и, как норовистая кобылица, потянула, закусив удила.

Микешин остервенело закрутил штурвал — боялся напороться на песчаную косу. Он побледнел, губы пересохли, нос и подбородок вытянулись вперед.

Глядя на него, Сидорин несколько перетрухнул и шарил глазами по рубке: где-то должны лежать спасательные жилеты. Наверное, в этом рундуке у задней переборки... Больше вроде бы негде... Черт дернул в такую погоду ехать на ось моста! Можно бы и завтра, и еще позже... Пашину не терпится, а ему-то зачем лезть в пекло? Дело у него не спешное, и вообще к оси можно подойти по берегу... Действительно, как не додумался — в хороший день пройтись по лесу, по лугам — одно удовольствие... «Спиннинг, удочки, — издевался над собой Сидорин, — детская забава... И на берегу договорился бы с этим чудаком Микешиным, зачем было тащиться сюда в дождь... Нет, как же — надо составить компанию Пашину! Подхалим несчастный!» Сидорин назвал себя еще размазней и вовсе расстроился.

Над косой плясали белые гребешки. Баржу тянуло к самому острию переката. Корпус гремел теперь, как пустая железная бочка, скачущая под уклон.

Пашин оторвался от бумаг, смотрел на реку и словно бы ничего не видел — куда-то дальше убегал взгляд. Он один здесь был непричастен к происходящему. Или привык ко всему? Или так занят мыслями, что не замечает окружающего?

Погремушка на столе чуть слышно тараторила в такт машине и волнам, и он не убирал ее. Она как-то прижилась тут, среди бумаг и карт. Он иногда посматривал на нее, и тогда лицо его совсем застывало, делалось каменным, лишенным всякого выражения.

Шкипер, надсадно дыша, выкручивал штурвал: выжал все обороты из машины, и теперь надежда была только на резкий маневр.

Будто назло, именно тут, в самом опасном месте, хлестанул этот шквал! Буруны над косой метались совсем рядом, и баржу несло к ним. И эти минуты тянулись нескончаемо. Белая полоса кипени бурлила чуть левей носа,