Кловис Дардантор - Верн Жюль Габриэль Страница 7

Семья перпиньянца состояла из одного человека — его самого, коим и завершался безнадежно длинный ряд предков. Ни одного родственника ни по восходящей, ни по нисходящей линии, разве что где-то в двадцать шестом или двадцать седьмом колене, а тут, как свидетельствует статистика, все французы, начиная с эпохи Франциска Первого,[38] успели породниться. Но о подобных родичах не принято заботиться, поскольку каждый человек за два тысячелетия христианской эры заимел сто тридцать девять квадрильонов предков, и, следовательно, все мы находимся в родственных связях.

Данное обстоятельство не вызывало у Кловиса Дардантора особой гордости. Лишенный семьи, он не испытывал при этом ни малейшего неудобства, ибо никогда не мечтал обзавестись женой и детьми.

Итак, убежденный холостяк сел на пароход, направлявшийся в Оран, и нам лишь остается пожелать ему добраться до сего административного центра крупной алжирской провинции целым и невредимым.

Одним из главных обстоятельств, обеспечивавших «Аржелесу» безоблачное плавание, стало теперь присутствие на его борту неугомонного перпиньянца. До сих пор он отправлялся в милый его сердцу Алжир из Марселя, Сет же предпочел впервые. Оказав одному из морских судов честь транспортировать свою особу и возложив надежды на пароходную компанию, месье Дардантор вполне обоснованно полагал, что после непродолжительного плавания его благополучно доставят к месту назначения.

И, едва ступив на палубу, он приказал своему слуге:

— Патрик, занимай тринадцатую каюту!

— Разве сударю не известно, что она уже заказана телеграммой и поэтому нечего беспокоиться?

— В таком случае снеси туда чемоданы и выбери в ресторане местечко получше, поближе к капитану. У меня уже сосет под ложечкой!

Это выражение показалось Патрику не слишком изысканным, о чем можно было судить по неодобрительному выражению его лица. Но как бы там не было, слуга направился к юту.

Заметив Бюгараша, только что покинувшего свой мостик, перпиньянец заявил без околичностей:

— Неужто вам не хватило терпения подождать опоздавшего пассажира? Или пароходной машине так уж захотелось вращать винт?

Последние слова явно свидетельствовали о незнании морской терминологии, но ведь этот господин и не был моряком, а посему и говорил, как взбредет на ум — фразами то чудовищно помпезными, то досадно вульгарными.

— Месье Дардантор, — ответил капитан, — мы отходим в назначенное время, и правила, установленные компанией, не позволяют нам ожидать…

— Да я вас ни в чем не обвиняю, — заверил общительный малый.

— Я также не имею к вам никаких претензий, — подхватил Бюгараш, — хотя мне и пришлось застопорить машину.

— Ладно, мир! — воскликнул перпиньянец и пожал собеседнику руку — крепко, как и полагается бывшему бочару, который долгое время орудовал рубанком и клещами, после чего добавил: — Знаете ли, если бы мой катер не смог догнать вас, я добрался бы на нем до самой Африки… А не удалось бы найти баркас, то бросился бы в воду и поплыл вслед за вами! Вот я какой, дорогой мой капитан Бюгараш!

Да, он был именно таким, этот Кловис Дардантор. Молодые люди, с удовольствием слушавшие этого оригинала, тоже удостоились его приветствия, на которое ответили улыбкой.

— Колоритный тип! — заметил Жан.

«Аржелес» между тем взял курс на мыс Агд.

— Кстати, капитан, можно задать наиважнейший вопрос? — продолжил беседу Дардантор.

— Пожалуйста.

— В котором часу обед?

— Ровно в пять.

— Значит, через сорок пять минут — не раньше и не позже!

И перпиньянец ловко повернулся на каблуках, предварительно бросив взгляд на свои великолепные часы с репетиром, прикрепленные золотой цепочкой к жилету из плотной ткани с крупными металлическими пуговицами.

Что и говорить, этот рантье-путешественник одевался «шикарнейшим» образом: мягкая шляпа, надетая чуть набекрень, клетчатая накидка, ниспадавшая с плеч до пояса, дорожный плед, штаны с напуском, гетры с медными застежками, охотничьи ботинки на двойной подошве и, в довершение всего, висевший на шее бинокль.

— Если и опоздал к отплытию, то уж обеда не прозеваю, дорогой мой капитан, лишь бы только ваш кок постарался! Сами увидите, как я поработаю челюстями! — звучал петушиный голос велеречивого болтуна.

Внезапно, к облегчению Бюгараша, сей словесный поток, изменив направление, низвергся на нового собеседника — только что появившегося месье Дезиранделя, уже известившего супругу о прибытии долгожданного друга, который столь некстати опоздал.

— О, дорогой мой! — воскликнул перпиньянец. — А где же мадам Дезирандель? Эта достойнейшая дама? И самый прекрасный из Агафоклов?

— Не тревожьтесь, — ответил с ехидцей месье Дезирандель, — увидите всех: мы ведь не опоздали, как некоторые, и «Аржелесу» не пришлось отправляться в путь без нас!

— Упреки, мой милый?..

— Ей-богу, вы их заслужили! Мы так переволновались! Подумать только, заявляемся мы в Оран к мадам Элиссан — и без вас!

— Э, Дезирандель, я и сам на себя порядком злился! Это все из-за пакостника Пигорена! Он устроил дегустацию старых вин, ну мне и пришлось их отведать — один разок, потом другой… А когда я появился в старой гавани, «Аржелес» уже выходил из пролива… Но теперь мы вместе, и незачем набрасываться на меня и закатывать глаза, словно издыхающий лось. Это может только усилить качку! А как ваша супруга?

— Она на своей койке… Ей немного…

— Уже?

— Уже, — вздохнул месье Дезирандель, у которого подрагивали веки, — да и я тоже…

— Дорогой мой, примите дружеский совет! Не открывайте так рот, держите его по возможности закрытым, а то ворона влетит.

— Черт возьми, — проворчал месье Дезирандель, — вам легко шутить! Ох уж это плавание до Орана! Мы бы с женой никогда не согласились на это, но ведь речь идет о судьбе сына!

И действительно, дело касалось материального благополучия единственного наследника супругов Дезиранделей. Кловис Дардантор, старый друг этой семьи, каждый вечер приходил к ним сыграть партию в безик или пикет.[39] Он чуть ли не присутствовал при рождении Агафокла, из года в год наблюдал за его ростом — физическом, во всяком случае, поскольку интеллект здесь явно отставал в своем развитии. В лицее бездарный отпрыск занимался плохонько — такова обычная участь лентяев и тупиц — и не выказывал ни малейших признаков призвания к занятию какого бы то ни было рода. Ничегонеделание представлялось шалопаю идеалом человеческой жизни. К тому же он понимал, что в один прекрасный день получит наследство в двенадцать тысяч франков ренты, а это уже кое-что! Но родители упорно мечтали о более обеспеченном будущем любимого чада. Они были знакомы с семьей Элиссан, жившей до переселения в Алжир в Перпиньяне. Мадам Элиссан, пятидесятилетняя вдова старого коммерсанта, считалась довольно богатой дамой, так как после смерти мужа ей досталось немалое состояние. Она растила дочь — единственное свое дитя, которому минуло недавно двадцать лет.

— Такая невеста, как Луиза Элиссан, кого угодно осчастливит! — говорили не только в Оране, но и в Восточных Пиренеях — во всяком случае, в доме на улице Попиньер. Можно ли было вообразить что-либо более удачное, чем женитьба Агафокла Дезиранделя на Луизе Элиссан!

Однако, прежде чем вступить в брак, считали родители, будущим супругам нелишне и познакомиться. Агафокл и Луиза виделись в детстве, но теперь, конечно, уже не помнили друг друга. Мадам Элиссан не любила ездить, и, поскольку Оран не шел к Перпиньяну, пришлось Перпиньяну направиться в Оран. Вот чем объяснялось это путешествие, предпринятое несмотря на то, что мадам Дезирандель достаточно было только взглянуть на бушующие волны, как у нее тотчас начинался приступ морской болезни, да и месье Дезирандель, сколь бы ни хорохорился, также был подвержен данному недугу. Для Кловиса Дардантора, в отличие от его друзей, плавания давно уже стали делом привычным, и он не смог отказать чадолюбивым родителям в просьбе сопровождать их, хотя и не питал иллюзий насчет достоинств жениха, тем более что, по его мнению, все мужчины, обзаведясь семьей, стоят друг друга.