Генри Мортон - От Рима до Сицилии. Прогулки по Южной Италии Страница 8

Я знаю только две книги на английском языке, написанные об Абруцци. Одна принадлежит перу Кеппела Крэйвена и называется «Путешествие в Абруцци» (1835). Там дается сухой и подробный отчет о поездке верхом по этому региону. Вторая книга написана в 1928 году Эстеллой Канциани — «Через Апеннины и Абруцци». В ней рассказывается об экспедиции, предпринятой молодой художницей и ее отцом осенью 1913 года. Автору интересно было писать портреты местных женщин и собирать истории, легенды и стихи. Ей это удалось. Читая эту восхитительную книгу, я удивлялся переменам, которые произошли в Абруцци за каких-нибудь пятьдесят лет. Эстелла Канциани видела средневековое общество. Все женщины — старые и молодые — носили национальную одежду, а дорог было совсем мало. Они с отцом ехали на поезде, в горах пересаживались на повозку, ехали на муле или шли пешком. О гостиницах в большинстве мест не слышали, еда была отвратительной, а в спальнях на них набрасывались насекомые. Автор ни разу не упоминает, что она была в стране марсов. Похоже, она этого и не знала. Тем не менее с новыми знакомыми она говорила о магических заклинаниях, ведьмах и колдовстве, об оборотнях и о malocchio — дурном глазе. Все это доказывает, что область с давних времен сохраняла связь с магией. Не утратила она ее и сейчас.

Вот как деревенские жители, неподалеку от Аквилы, встречали автора: «К этому времени уже разнеслась весть о двух чужестранцах и о том, что у одного из них (у меня) странная белая шляпа. Вся деревня пришла посмотреть на нас и на мою белую панаму. Когда наши вещи были перенесены, они ощупали меня всю — и юбку, и кофту, и шляпу. Затем они хватались за карандаш, нож и ножницы, свисавшие у меня с пояса на цепочке, и спрашивали, уж не портниха ли я. Затем им вздумалось посмотреть на мои волосы. Чтобы удовлетворить их любопытство, я сняла шляпу, и они поразились тому, что волосы у меня не черные, как у них, и щеки не такие коричневые. Затем они подергали меня за волосы и удивились, что не удалось их снять, как шляпу, но я отступила и сказала: „Un altra volta“.[3] Они поспешно сказали, что я, должно быть, приехала издалека, поскольку выгляжу так странно. Наверняка я заболею в их голых и диких горах, тем более что и еды хорошей у них нет».

С тех пор прошло две войны, в горах проложили новые дороги, появился рейсовый деревенский автобус, а также радио и телевидение. Невозможно представить, чтобы вышеприведенная сцена могла повториться даже в самой отдаленной деревушке Абруццо.

Автор описывает ужасные дома, в которых приходилось ночевать ей и ее героическому отцу. «Я пошла спать рано, но не пробыла в постели и десяти минут, как почувствовала, что в пальцы ног что-то впилось. Всмотревшись, отловила пять больших клопов. Встала, взяла ситцевый мешок с москитной сеткой (livinge), надела его на себя и снова улеглась. В этом наряде было удушающе жарко, так что полночи я смотрела, как тридцать клопов ползают туда-сюда в поисках отверстия, через которое они могли бы до меня добраться. Не знаю, что в это время происходило с моим отцом». Она упоминает фотографа, которому пришлось бежать из деревни, потому что вскоре после того как он сфотографировал грозу над горами, прошел град и побил всходы. Крестьяне приписали это событие дурному глазу его камеры.

Исследования Эстеллы Канциани ограничивались Аквилой, Сульмоной и несколькими ближними деревнями. Среди них автор выделил и описал Сан-Стефано и Кастель-дель-Монте, обе всего в нескольких милях от Аквилы. Решив, что мне следует посмотреть, как выглядят эти деревни сейчас, в один прекрасный день я поехал в восточном от города направлении. По нижним склонам Кампо-Императоре, петляя, бежала вниз местная дорога, а гора Сан-Сассо за моей спиной вздымала к небу заснеженную вершину. Ну и ландшафт! К северу — незаселенная, дикая равнина Кампо-Императоре. С высоты два сапсана высматривали добычу в грубой траве, а к югу катились остроконечные горы. На каждой вершине — белая деревня, словно иллюстрация из старинного часослова. Не проходило и мили, чтобы я не увидел крестьян. Они работали в поле — набивали сеном мешки. Судя по всему, трава не уродилась. Мешки грузили на спины мулам или ослам. Без женщин не обошлось: они усердно работали граблями и серпами. Раздувались на ветру черные кофты. Повязанные платками головы, черные вязаные чулки, тяжелые, подбитые гвоздями башмаки. Состарившиеся и морщинистые в тридцать лет, они с готовностью несли на своих плечах тяжкий жизненный груз. Эти терпеливые женщины удивили меня своим трудолюбием. Иной раз я видел, как, шагая позади нагруженного осла, они умудрялись вязать на ходу. По мере подъема я заметил высокие полосатые столбы, ими отмечают места, подверженные снежным заносам. Как же не похожа дикая земля Абруццо на пологие холмы Тосканы, подумал я. Такая же разница, как между человеком эпохи Ренессанса и Средневековья.

В этот прекрасный весенний вечер — в нем уже ощущалось летнее тепло — я наконец добрался до горной деревушки Сан-Стефано. Она стояла на краю обрыва. В 1913 году Эстелла Канциани написала, что деревня Сан-Стефано «похожа на волшебный город». Вот и на меня через пятьдесят три года деревенька произвела такое же впечатление. Я даже вспомнил о дворце Спящей красавицы: такая здесь царила тишина. Подъехал к украшенным зубцами воротам, собираясь оставить там машину. Посмотрел на арку со щитом Медичи: под шестью шарами — герцогская корона. Когда-то здесь был вход во дворец. Дома средневековой и ренессансной постройки стояли покинутые и молчаливые. На некоторых из них я приметил восхитительные каменные наличники, у других домов имелись балконы. Я узнал улицу с арочными пролетами, изображенную некогда Эстеллой Канциани. На ее картине, правда, имелась группа женщин в местных костюмах. Сейчас я не видел ни души. То, что жизнь в деревне еще не угасла, доказывали куры и цыплята, бегавшие по улицам, да мул или осел в конюшне с мраморными воротными столбами. Любуясь живописными лестницами, ведущими в некоторые дома, я вдруг заметил старого мужчину в потрепанной фетровой шляпе. Он наблюдал за мной, и мне показалось, что человек он веселый. Я заговорил с ним, однако его ответа не понял. Тогда он с явным восторгом заговорил со мной на языке, отдаленно напоминавшем английский или, вернее, американо-ирландский. Он был из тех людей, которых здесь зовут «американо». То есть он несколько лет прожил в Южной Америке или в Соединенных Штатах, после чего вернулся домой. Он сказал мне, что его зовут Доменико Некко и ему семьдесят три года. Он работал в Соединенных Штатах двадцать шесть лет, одно время — шахтером в Питтсбурге.

Я сказал, что читал книгу, написанную около пятидесяти лет назад, и в ней Сан-Стефано описан как многонаселенный город. Доменико заверил, что так оно и было, но потом жители спустились в долину, и лишь немногие, такие, как он и его жена, остались жить в старых домах. Он сделал шаг в сторону и, указав на каменную лестницу, ведущую к его дому, пригласил меня войти. Из дома вышла старая женщина. Она вытерла руки о передник, спросила, кто я такой, и тихо упрекнула мужа за то, что тот пригласил гостя, когда она так занята и выглядит неаккуратно. Я вошел в маленькую комнату. Окна были всажены в стены толщиною два фута. Перед горящей печью сидела пятнистая курица, она только что вывела цыплят. Несколько новорожденных попискивали из-под ее крыльев, а один успел потеряться в кухне и жалобно пищал. Мама-курица тревожно квохтала. Хотя комната была древней, электричество имелось, и совсем уж странно выглядела здесь белоснежная электрическая плита.