Роальд Потапов - Неведомый Памир Страница 8

Мы ехали по ровному пространству долины Акбайтала. Под копытами то мягко шелестел песок, то позванивал гравий, то глухо стучала глина. Редкие кустики терескена и полыней усеивали серовато-бурую поверхность темными пятнышками.

Прошел час, второй, третий. Наконец мы пересекли долину, миновав совершенно сухое русло. Вода здесь, как я уже говорил, бывает только в июле, в разгар летнего паводка, но и тогда эту речку, текущую по несоразмерно широкой долине, можно всюду перейти вброд, не замочив колен. Перед нами уходила вдаль ровная, как стол, Рангкульская котловина, поблескивая на солнце зеркалами озер и солончаков. Было тихо, и нагретый утренним солнцем воздух дрожал, создавая причудливые миражи. А под копытами все тот же щебень, та же глина, и вокруг все те же редкие кустики терескена…

Минуя Шоркуль, соленое озеро, окруженное белой каемкой выпаренных солей, мы попали в «тяжелые» пески. Это была уже настоящая пустыня. И только берега Рангкуля радовали глаз сочной зеленью лугов, полукольцом охвативших озеро.

Наконец мы добрались до кишлака Рангкуль. Темный магазинчик, переполненный водкой (что поделаешь, это так, хотя местные жители не пьют), затем гостеприимный дастархан в домике одного из друзей Леонида. К этому времени я уже еле сидел в седле. Позади же остались только первые сорок километров маршрута, а впереди — ой-ой-ой! Безграничное гостеприимство хозяина дома и мой не совсем нормальный вид подсказали Леониду мудрое решение — задержаться здесь до утра. Лошадей отвели пастись на луг, а я, когда немного отошли ноги, заковылял к озеру знакомиться с прибрежными лугами.

Шел третий час, и тихую утреннюю котловину невозможно было узнать. Буйные порывы ветра крутили по ровным просторам высоченные смерчи, а немного погодя из одной боковой долинки выкатился вдруг черный ком, стремительно разраставшийся в темную сплошную стену песчаной бури. Тучи пыли скрывали горы одну за другой. Солнце сверкало по-прежнему, но утреннего тепла не было и в помине. Порывы сухого холодного ветра и обжигающие лучи высокогорного солнца стягивали кожу. Птиц не было видно, все как бы вымерло, и только в густой низкой траве прибрежных лугов кипела жизнь, хоть и прижатая ветром к самой земле.

…А наутро опять тихий рассвет с теплой гаммой красок, пересвисты рогатых жаворонков, бегающих среди терескеновых кустиков, и опять под копытами песок, щебенка, галька, песок. Опять мы трусим по ровной, как фанера, поверхности долины, уходящей от котловины вверх к подножию Музтагаты, к перевалу Пангазбель. Подъем почти незаметен, хотя, возможно, лошади наши придерживаются другого мнения. И вновь склоны гор проходят мимо нас, изрытые саями, с редкими выходами скал, покрытые осыпями и каменными полями, кустиками терескена. Пусто, тихо, безжизненно…

Ближе к перевалу все как-то незаметно переменилось. Вокруг была та же полупустыня, но растений стало заметно больше, безжизненность как рукой сняло. Леонид собирал по пути гербарий, и остановки делались часто. Расхаживая среди каменей и разминая затекшие ноги, мы вспугивали жирных, толстых зайцев, удиравших от нас вверх по склонам. В воздухе проносились стайки голубей; одна такая стайка кормилась на дне долины. Среди голубей чернели ловкие фигурки клушиц — высокогорных галок. Их протяжные, звонкие крики то и дело оглашали долину. А под самым перевалом я наконец впервые увидел стадо архаров, не группу в несколько голов, а именно стадо, в котором было около сотни животных. Заметив нас, архары подняли головы, постояли некоторое время неподвижно и, подпустив метров на шестьсот, тронулись тесной группой на противоположный склон. Когда расстояние между нами превысило километр, они вновь остановились, понаблюдали за нами и, убедившись, что мы продолжаем свой путь, принялись опять за кормежку. Проезжая участок, где только что кормилось стадо, мы увидели сплошь вытоптанную копытами почву, объеденные и обкусанные стебли растений, обильный помет, будто здесь стояла отара овец.

Несмотря на частые остановки, к вечеру мы добрались почти до самого перевала, не доехав до него каких-то пять километ…

(Часть текста в отсканированной книге отсутствует.)

…ность вполне понятна. Запрятавшихся поодиночке под камнями птенцов куда труднее обнаружить, чем гнездо с выводком.

Рогатые жаворонки — самые неутомимые птицы. Они пробуждаются, когда еще почти темно, и позже всех, с первыми звездами, устраиваются на ночлег. А в лунные ночи голоса их не смолкают круглые сутки. Такую активность нельзя объяснить даже нехваткой корма. Ведь взрослые жаворонки всеядны и одинаково охотно поедают как насекомых, так и семена…

Я недаром так подробно рассказываю о жизни обычной маленькой птички Памира. Если о крупных птицах и зверях в популярной литературе пишется довольно много, то о мелких невзрачных представителях фауны обычно умалчивается. Большинство же путешествующих по нагорью неспециалистов в этой области вообще могут такие объекты и не увидеть. А жизнь маленькой, не всякому заметной птички может оказаться не менее, если не более, интересной, чем у какого-нибудь громадного орла.

Обратный путь на биостанцию показался мне еще более долгим и однообразным, хотя глаз, привыкнув к особенностям пейзажа, замечал в нем все больше и больше признаков жизни.

Возвращаясь, мы огибали Рангкульскую котловину с востока. Вблизи соленого Шоркуля долго ехали по ровной поверхности такыра. Когда-то он был дном озера, но вода давно исчезла отсюда, оставив белые пятна солей. Шоркуль, как и многие другие соленые озера Памира, окружен белым кольцом выпаренных солей. Особенно красиво выглядит это озеро издалека, с высокого гребня какого-нибудь хребта: посреди желтовато-серой котловины синий овал в белоснежной кайме.

По другой стороне котловины мы ехали не случайно. Леониду очень хотелось познакомить меня с еще одним характерным обитателем пустынных долин нагорья — тибетской саджой. Памир — единственное место в нашей стране, где можно увидеть эту любопытнейшую птицу тибетских плато. Будучи ближайшей родственницей нашей обыкновенной саджи, населяющей пустынные равнины Казахстана, Кашгарии и Монголии, тибетская саджа живет только в высокогорье. Но и здесь саджа осталась верна плоским пустынным пространствам, хоть и поднятым на заоблачную высоту. У обыкновенной саджи пальцы ног срослись в плотное образование, напоминающее копыто. Многие и называют ее копыткой. Орнитологи считают, что такое «копыто» — приспособление для ходьбы по раскаленной солнцем почве. Может быть, это и так. Действительно, у тибетской саджи, обитающей в пустынях высокогорий, где почва никогда не раскаляется так сильно, как внизу, подобных копыт нет, все пальцы ног раздельны и не имеют даже признаков срастания.