Уильям Малвихилл - Пески Калахари Страница 8

— Но ведь вы родились здесь, — возразила Грэйс, хотя сама думала почти так же.

— У нас нет в Африке никаких прав, — продолжал пилот. — Это страшно несправедливо, когда порабощают человека на его собственной земле, когда одним позволено все, а другим — ничего. Мы за все еще поплатимся.

— Да, — подтвердил Гриммельман. — Велика наша вина перед Африкой. Сколько ужасного здесь совершено! Если нам суждено страдать, то лучше уж страдать здесь. Это послужит нам отпущением грехов.

— Не городите вздор, — прервал его О'Брайен. — Мы в пустыне, вот и все. Выберемся и отсюда. Самолет потерпел аварию над Калахари. Только поэтому мы и оказались здесь.

— И уже достаточно настрадались, — добавил Бэйн. — Выжить в таких условиях трудно не только здесь, но и вообще где бы то ни было.

— Я человек религиозный, — спокойно проговорил Гриммельман, — и уже стар; меня принудили делать зло, и я совершил много такого, что противоречило совести.

— И я тоже, — согласился с ним Бэйн. — Но то, что мы осознали это, и есть достаточное наказание. Разве не тяжело жить, зная, сколько тобой совершено зла!

— Все мы чувствуем себя в чем-то виноватыми, — произнес Смит, придвинувшись поближе к костру. Он немного помолчал, глядя на огонь. — Я думаю, что сознание вины может до известной степени примирить нас со страданиями, выпавшими на нашу долю. Мы стараемся найти в них какой-то смысл. Стюрдевант чувствует себя виноватым, потому что он бур из Южной Африки. У Гриммельмана иные причины. И, знаете, у меня тоже есть чувство вины. Но совсем другое. Я знаю, что здесь царит рабство, унижение и гнет, которые должны выносить люди моей расы. И мне становится стыдно, что я никогда этого не испытывал, что родился свободным, не равным с белыми, но все же свободным. Мне не приходилось страдать…

— До тех пор, пока ты не очутился здесь, — прервал его О'Брайен.

— Мне кажется, я сумел сохранить в душе старую как мир мудрость, — вступил в разговор Стюрдевант, — «око за око, зуб за зуб».

— Не надо каяться, — сказала ему Грэйс. — Я думаю, у нас у всех такое же чувство. Мы виноваты. Но что мы можем сделать?

Гриммельман кивнул. Грэйс с тревогой смотрела на сгорбившегося Майка Бэйна, который наклонился вперед и, закрыв глаза, закутался в одеяло. Он выглядел очень плохо. Чем можно было ему помочь?

Вокруг царило спокойствие, и только за стенами пещеры шумел ветер в темноте ночи. О'Брайен встал и начал готовить себе постель в кругу, обогреваемом костром. Один за другим принялись укладываться спать и остальные. Смит принес Бэйну воды и помог удобнее устроиться на ночь. Костер погас. В пещере становилось все холоднее. Но товарищи по несчастью уже крепко спали.

Наконец взошло солнце. Оно принесло с собой тепло. Путники ждали его, лежа без сна в предутренней тьме, видели, как оно поднималось и придавало серо-голубому небу у горизонта красноватые оттенки. Им казалось теперь, что они могут постичь смысл обожествления солнца в доисторические времена, ритуалов и жертвоприношений в честь великого светила. Без солнца мир казался бы бесплодным, застывшим и бесцельно мчащимся в черном космическом пространстве.

А солнце поднималось все выше. Жара загнала ночных тварей в узкие расщелины скал. Послышалось жужжание насекомых, этих спутников дня; появились пернатые; из своего логовища вылезли ленивые полусонные и сердитые бабуины. С востока подул ветерок: ночной прохладный воздух устремился к теплому морю.

Наступил долгий день, день, в котором царило только солнце, безжалостно обрушившееся в своем торжестве на песок, скалы, засохшие деревья пустыни. Время от времени раздавался сильный треск. Это раскалывались скалы и большие камни, когда одна их сторона становилась горячее другой и возникал резкий перепад температур. Солнце господствовало над пустыней. Все живое или приспосабливалось к нему, или погибало.

В этом мире все повторялось: солнце, ветер, редкие дожди. Песок, летящий с ветром, подтачивал мягкие скалы; они крошились, оседали, сами превращались в песок и, в свою очередь, разрушали утесы из известняка, пробивали ущелья, дробили более твердые скалы из кристаллических пород, одиноко возвышающиеся посреди песчаных полос, которые захватывали все большее пространство. В течение ряда геологических эпох суша поднималась, образуя возвышенные плато и остроконечные горные цепи. Шли продолжительные дожди, и сбегающая с гор к морю вода промывала узкие расщелины в земле среди скал. Непрекращающееся соперничество сил природы привело в конце концов к тому, что земля эта стала суровой, неприступной и безжалостной.

Когда совсем рассвело, всем стало ясно, что уйти из пещеры не так-то легко. Они были слишком измучены, да и ночной холод еще давал себя знать. Возбуждение первого дня измотало их окончательно. Страшная усталость не позволяла тронуться с места. Они понимали, что необходимо подняться на пик, прежде чем хоть куда-нибудь идти, но даже для этого надо было немного отдохнуть, вдоволь напиться и поесть великолепных дынь.

Первыми поднялись О'Брайен и Стюрдевант. Пройдя через каньон, они нашли место, где валялось множество засохших, покрытых колючками деревьев. Пилот собрал сучья и разжег костер с помощью сухой травы и древесной коры. В огонь бросали все, что могло гореть, тлеть или просто дымиться. Корни деревьев подгнили, и двое мужчин без труда заготавливали дрова.

Костер разгорался. Громадный столб дыма поднимался из каньона и, казалось, достигал облаков. В почти неподвижном воздухе дым становился все гуще, приобретая грибовидную форму. Стюрдевант и О'Брайен продолжали подбрасывать в костер сломанные сучья и гнилые стволы. Оба почернели от копоти и грязи, одежда их порвалась, глаза слезились от сильного жара. Спустя некоторое время они в изнеможении присели в тени деревьев и молча смотрели на дым, пытаясь угадать, как далеко он мог быть виден. Отдохнув около часа, Стюрдевант и О'Брайен вернулись обратно к прохладной пещере.

В каньоне водились ящерицы. В тот же день Гриммельман убил одну из них тростью, отрезал ей голову, хвост и лапки, выпотрошил, поджарил и съел. Все смотрели на него с чувством глубокого отвращения. Они не могли даже представить себе, что смогут сами съесть ящерицу на завтрак или обед. Но надо было предусмотреть и такую возможность. Пожалуй, ящерицу еще можно как-нибудь проглотить с закрытыми глазами. Дыни цамка приятны на вкус, но ведь шесть человек не смогут долго прожить, питаясь одними дынями. Если они не уйдут отсюда или не раздобудут какую-либо другую пищу, то им придется есть и ящериц.

— Для меня это не впервые, — произнес Гриммельман. — Действительно, ешь с отвращением. Но к ящерицам можно привыкнуть. По вкусу они чем-то напоминают цыпленка. — Он облизал пальцы и вытер их песком.