Жюль Верн - Найденыш с погибшей «Цинтии» Страница 8

Маастер Герсебом опустил голову. На глаза его невольно навернулись две большие слезы и потекли по загоревшим щекам.

— Но в таком случае, — сказал он, — это заставило бы нас навсегда разлучиться. Ещё не известно, обретёт ли мальчик другую семью, а свой родной дом он потеряет. Вы слишком много требуете от нас, господин доктор, от меня и от моей жены… Ведь ребёнок счастлив, живя у нас. Почему бы его не оставить здесь, хотя бы до тех пор, пока ему не будет обеспечено более блестящее будущее?

— Счастлив, вы говорите? А разве можно поручиться, что так будет и в дальнейшем? И вы уверены, что ему не придётся, когда он вырастет, пожалеть о своём спасении? Интеллигентный и образованный человек — а таким Эрик вполне может стать, — он будет томиться в Нороэ, маастер Герсебом!

— Чёрт возьми, господин доктор, наша жизнь, которую вы так презираете, нас вполне устраивает! Чем же она не подходит для мальчика?

— Я вовсе не презираю её! — запальчиво возразил учёный. — Я люблю и уважаю труд больше, чем кто бы то ни было! Неужели вы могли подумать, маастер Герсебом, что я пренебрегаю той средой, из которой вышел сам? Мой отец и дед были такими же рыбаками, как и вы. И именно потому, что я получил благодаря их предусмотрительности образование, я могу понять, какое это неоценимое благо, и хочу помочь мальчику воспользоваться тем, что должно принадлежать ему по праву. Поверьте мне, я забочусь только о его интересах.

— А кто знает, выиграет ли Эрик от того, что вы сделаете из него барчука, не способного собственными руками заработать себе на жизнь? А если вы не разыщете его семью — это вполне возможно, ведь прошло уже двенадцать лет! — какое будущее мы ему уготовим? Поверьте, господин доктор, морское ремесло вполне достойно хорошего человека и не уступит никакой другой работе! Надёжная палуба под ногами, свежий ветер, развевающий волосы, добрый улов трески в сетях — и норвежский рыбак ничего не боится и ни от кого не зависит!.. Вы говорите, что такая жизнь не принесёт Эрику счастья? Разрешите мне с этим не согласиться! Уж я-то хорошо знаю мальчика. Конечно, он любит книги, но больше всего на свете он любит море! Можно подумать, что он запомнил, как оно качало его колыбельку, и никакие музеи в мире не смогут Эрику его заменить!

— У нас в Стокгольме тоже есть море, — с улыбкой сказал доктор, поневоле растроганный таким упорным сопротивлением, продиктованным любовью.

— Так чего же вы, в конце концов, хотите? — продолжал рыбак, скрестив руки на груди. — Что вы предлагаете, господин доктор?

— Ну вот, мы и подошли к самому главному!.. Вы же сами чувствуете, что необходимо что-то предпринять. Я предлагаю следующее. Эрику двенадцать лет, скоро исполнится тринадцать. Его способности не вызывают сомнения. Не важно, из какой семьи он происходит. Забудем пока о его происхождении. Он заслуживает, чтобы ему была предоставлена возможность углубить и расширить знания. Это нас и должно сейчас больше всего занимать. Я, как вы знаете, человек состоятельный и бездетный. Я берусь предоставить ему все необходимое: найму лучших учителей и буду всячески способствовать его успехам. Назначим двухгодичный срок… За этот промежуток времени я постараюсь сделать все возможное, предприму розыски, дам объявления в газеты, все поставлю на ноги, чтобы найти родителей ребёнка. И если в течение двух лет я не достигну цели, то, значит, она вообще недостижима! Допустим теперь, что его родители найдутся. Им, естественно, и предоставим решить, что делать дальше. В противном случае я возвращу вам Эрика. Ему исполнится пятнадцать лет, он многое увидит и узнает, и тогда наступит час сообщить ему правду о его происхождении. Руководствуясь нашими советами и опытом своих учителей, он сможет сознательно выбрать себе дорогу в жизни. Если он захочет остаться рыбаком, то я не буду этому противиться. Если он захочет учиться дальше, а он наверное будет этого достоин, я помогу ему закончить образование и выбрать профессию, соответствующую его склонностям. Неужели вы не согласитесь с тем, что это разумное решение?

— Больше, чем разумное!.. Вашими устами говорит сама мудрость, господин доктор! — воскликнул маастер Герсебом, окончательно побеждённый столь вескими аргументами. — Вот что значит быть учёным, — продолжал он, качая головой. — Неграмотного человека переубедить нетрудно. Но как все это рассказать моей жене?.. А когда бы вы хотели забрать с собой малыша?

— Завтра! Я ни на один день не могу откладывать возвращение в Стокгольм.

У маастера Герсебома вырвался вздох, похожий на сдавленное рыдание.

— Завтра… так быстро! — сказал он. — Ну что же, чему быть, того не миновать. Пойду поговорю с женой.

— Хорошо. Посоветуйтесь также и с господином Маляриусом. Вы убедитесь, что он разделяет моё мнение.

— О, в этом я не сомневаюсь, — ответил рыбак с печальной улыбкой, он пожал доктору руку и удалился, погруженный в раздумье.

Вечером доктор Швариенкрона снова направился к дому маастера Герсебома. Он застал всю семью в сборе, но здесь уже не чувствовалось вчерашней умиротворённости и покоя. Отец молча сидел поодаль от очага, опустив руки, не привыкшие к праздности. Катрина прижимала к себе Эрика, и глаза её были полны слез. У мальчика, взволнованного неожиданной переменой своей судьбы, горели щеки и взор был затуманен грустью. Ему жаль было расставаться со всем, что он любил; и он не знал, радоваться ли ему или горевать. Маленькая Ванда уткнула голову в колени отца. Видны были только её длинные золотистые косы, тяжело падавшие на хрупкие худенькие плечи. Отто, не менее других взволнованный предстоящей разлукой с Эриком, не отходил ни на шаг от своего приёмного брата.

— Какие вы все грустные и расстроенные! — воскликнул доктор, остановившись на пороге. — На ваших лицах написано такое горе, словно Эрику предстоит невероятно опасная и далёкая экспедиция. Не стоит печалиться, друзья! Стокгольм ведь не на другом полушарии, и мальчик уезжает от вас не навсегда! Он будет вам часто писать, в этом я не сомневаюсь. Ведь многие мальчики покидают родной дом, отправляясь в колледж. Эрик вернётся к вам через два года повзрослевшим и образованным. Он изменится во всех отношениях только к лучшему. Право же, не стоит горевать. Поймите, что это неразумно!

Матушка Катрина встала. Во всем её облике чувствовалось врождённое достоинство, свойственное крестьянкам северных стран.

— Господин доктор, бог свидетель, как я благодарна вам за всё, что вы делаете для нашего Эрика, — сказала она, — но не стоит нас укорять за то, что мы огорчены его отъездом. Герсебом объяснил мне, что разлука необходима. Я вынуждена подчиниться, но не требуйте, чтобы мы отнеслись к ней легко и без сожаления.