Иоганн Висс - Новый швейцарский Робинзон Страница 8

— Нужно терпение и мужество, — сказал я, — твою ношу можно сравнить с корзиной хлеба, которую нес Эзоп и которая после каждого обеда становилась легче и легче. Так и мы значительно уменьшим наш запас тростей до прихода на место. Дай мне одну трость, я воспользуюсь ею и как подобной палкой и как переносным ульем. Другую трость возьми сам; вот, уже двумя меньше. А остальные свяжи таким образом, чтоб их можно было повесить на спину, накрест с ружьем. Помни, — прибавил я, — что впредь нам, живя в этой пустыне, придется часто изобретать разные способы устранять неудобства.

Мы отправились дальше. Фриц, видя, что я время от времени подношу ко рту данную мне трость, захотел подражать мне, но как ни силился сосать, не мог добыть сока. Наконец, потеряв терпение, он спросил меня о причине своей неудачи.

— Подумай немного, — сказал я, — и я уверен, что ты откроешь причину.

И действительно, он скоро выяснил себе это явление. Он понял, что для доставления доступа воздуху следовало проткнуть дыру поверх первого узла трости. Сделав это, он уже очень легко высасывал сок и, подобно мне, мог освежаться этим лакомым питьем.

Тем не менее он сделал замечание, что если мы будем продолжать пользоваться тростями таким образом, то принесем их в палатку очень немного.

— Не огорчайся этим сильно, — сказал я, — потому что сок сохраняется свежим очень недолго, особенно если срезанные трости лежат на солнце. Жар портит его. Если нам придется идти еще несколько времени, то очень вероятно, что, придя к нашим, ты будешь в состоянии предложить им лишь трости, наполненные кислой жидкостью.

— Но в таком случае найдется чем вознаградить их: у меня в жестяном кувшине запас кокосового молока.

— Но ты еще не знаешь, что вылитое из ореха кокосовое молоко также бродит и киснет. Поэтому ты можешь разочароваться и в этом отношении.

Фриц взял кувшин; но едва дотронулся он до пробки, как ее с силой вытолкнуло, и жидкость стала выливаться из горлышка, пенясь как шампанское. Мы отведали этой жидкости, и она показалась нам очень вкусной. Фрицу она до того понравилась, что я должен был напомнить ему об умеренности, боясь, чтобы он не опьянел.

Как бы то ни было, жидкость эта нас подкрепила, и мы пошли быстрее. Вскоре мы очутились в том месте, где оставили свою посуду из тыквы. Она прекрасно высохла, и мы взяли ее с собой.

Несколько дальше, Турка с лаем бросился на стадо обезьян, которые играли и не заметили нашего приближения. Когда собака залаяла, обезьяны бросились на деревья. Но одной мартышке, кормившей своего детеныша, не удалось спастись, и она была схвачена собакой.

Фриц бросился выручать ее; он потерял свою шляпу, бросил кувшин и трости, но тем не менее опоздал: бедное животное было задушено, и собака уже принялась терзать его. Фриц, возмущенный, старался воспрепятствовать Турку продолжать этот кровавый обед. Я уговорил его не делать этого: наша собственная безопасность требовала, чтобы голод Турка был утолен; притом же уже некогда было вырывать у него добычу.

Детеныш мартышки, при первом пробуждении ужаса, прижался к пучку травы и смотрел на печальную сцену, скрежеща зубами. Увидев Фрица, обезьяна в один прыжок вскочила ему на плечи и ухватилась за его платье до того крепко, что, несмотря на чрезвычайные усилия, бедный мальчик не мог избавиться от нее.

Он отбивался от маленького неприятеля не без некоторого волнения. Обезьянка вовсе не хотела причинить ему вред; напротив, разлученная с матерью, она, казалось, просила Фрица о помощи и защите против осиротившего ее страшного врага.

Невольно потешившись затруднительным положением своего сына, я приблизился и кротко заставил маленькое животное выпустить из рук платье Фрица. Держа обезьянку в руках, в том положении, как кормилицы держат ребенка, я почувствовал к ней глубокую жалость.

— Бедное существо, — сказал я, — какую участь доставим мы тебе? Нам нужно очень осторожно прибавлять бесполезного члена в нашу колонию…

Но Фриц прервал меня:

— О папа, пожалуйста, позволь мне оставить ее у себя. Ведь если мы покинем ее, она погибнет. Позволь мне усыновить ее. Я читал, что обезьяны, по инстинкту, умеют различать плоды съедобные от вредных; если это правда, то мы не колеблясь можем принять на свое попечение этого маленького товарища.

— Хорошо, дитя мое; я с удовольствием вижу и твое доброе сердце, и твое благоразумие. И потому соглашаюсь допустить в колонию твоего приемыша; но подумай, что тебе придется заботиться о его воспитании, чтоб нам не пришлось когда-нибудь избавиться от него.

Во время нашего разговора Турка равнодушно окончил свой ужасный обед.

— Господин Турка, — торжественно сказал ему Фриц, показывая пальцем на обезьянку, — вы съели мать этой бедняжки; это преступление вам прощается, потому что вы только неразумное животное. Но впредь вы должны любить и уважать вот эту маленькую обезьянку. К счастью, она слишком мала для того, чтобы понимать вред, который вы ей причинили. И если вы раскаетесь и будете вести себя честно, то, в награду за ваше исправление, я обязуюсь снабжать вас хорошей похлебкой, которая отучит вас от омерзительных обедов сырым мясом.

Турка лег к ногам Фрица, как бы понимая важность его речи: взгляд его, с выражением сознания, переносился с его молодого господина на маленькую обезьянку, которую Фриц ласкал на глазах собаки, как бы для указания того, что впредь покровительствуемое животное должно быть для него священным.

После этого договора обезьянка поместилась снова на плече Фрица и сидела там так же спокойно, как если бы давно привыкла к нему. Но когда Турка играя слишком приближался к обезьянке, она снова обнаруживала ужас и старалась укрыться на груди и руках Фрица. Тогда последнему пришла в голову странная мысль.

Желая закрепить примирение, Фриц снова обратился к преступному Турку. «Злодей, — сказал он, — исправь свою вину. Ты лишил это маленькое животное его оберегательницы, и будет лишь справедливо потребовать, чтобы ты же и заменил ее».

И, обвязав шею Турка веревкой, он дал конец ее в руки обезьянки, которую усадил на спину подчинившейся собаки. Сначала Турка стал было сопротивляться; но, после небольшого внушения ему, обезьянка, успокоенная по-видимому, признала данное ей помещение очень удобным.

— Знаешь ли, — сказал я сыну, — что теперь мы очень похожи на фигляров, отправляющихся на ярмарку. Как удивятся твои братья, когда увидят нас при такой обстановке!

— Да, — сказал Фриц, — и Жак, который так любит гримасничать, может теперь брать уроки в этом искусстве.

— Не говори так о брате, — заметил я, — дурно замечать недостатки тех, с которыми нам приходится жить и которых мы должны любить. Взаимная снисходительность обеспечивает мир и счастье, тем более, что у каждого есть своя доля смешных недостатков.