Александр Иванченко - Повести студеного юга Страница 8

В торжественной тишине подойдя к помосту, процессия с клетками остановилась. Один из воинов, очевидно старший, размахивая руками, начал возбужденно что-то рассказывать вождю. Вероятно, о том, как ловко они захватили столько пленников. Вождь слушал, одобрительно покачивая головой. Лицо его было внимательным и строгим. Потом он вдруг встрепенулся. Джон услышал, как он нетерпеливо вскрикнул:

— Хамаи! Несите сюда!

Вся толпа сразу заволновалась, все стали кричать!

— Эна оиа! Эна оиа! Вот он! Вот он!

Джон насторожился. Он понял, что тот воин рассказывал вождю о маленьком Томе.

Измученный бессонной ночью и всем пережитым за эти сутки мальчик все еще держался с вызывающим бесстрашием. Когда его клетку поднесли к вождю, он презрительно сказал:

— Каоха, таипи! Здравствуй, людоед! — На «Флайин стар» эти два полинезийских слова знали все.

От неожиданности вождь сначала оторопел. Потом он хмыкнул, улыбнулся и наконец разразился громким хохотом.

— Оиа тане, оиа тане, — надрываясь от хохота, повторял он.

Теперь растерялся Том. Увидев рядом с собой клетку капитана, он едва не зарыдал:

— Сэр, что ему нужно?

— Он говорит, Томми, что ты настоящий мужчина. Держись, мой мальчик.

В глазах юнги блеснула бессильная ненависть:

— Проклятые таипи!

— Да, Томми, но будь благоразумен. Кажется, ты им нравишься.

— Не хочу я им нравиться. Они все равно нас сожрут… Ты понимаешь, кто ты? — глотая слезы, закричал он вождю. — Ты таипи, грязный таипи!

— Вы слышите, я же говорил, он настоящий мужчина! — восторженно воскликнул вождь. — Мои воины слышали его песни, я вижу его смелость, он будет моим сыном! Я его возьму в свой дом, пусть это знают все! — И, умерив пыл, ласково обратился к Тому: — Каоха, оиа тане. Здравствуй, настоящий мужчина. Уа таипи. Да, я людоед. Уа паиа вау. Но я сыт, твое тело мне не нужно.

Он говорил, что уже стар и у него давно нет детей. Но великий бог Тики услышал его молитву и послал ему сына, хорошего сына, он это видит.

Толпа издавала торжествующие вопли. Все восхищались Томом и радовались счастью вождя. Наверное, всем казалось, что так же счастлив должен быть и маленький Том.

— Сын вождя, — ревела площадь, — выходи из клетки, пой свои песни!

Открыв клетку Тома, два воина склонились перед ним в почтительном поклоне. Юнга задрожал от страха, он думал, вероятно, что настал его последний час.

— Выходи, Томми, и не показывай, что ты их боишься, — сказал Джон, стараясь успокоить мальчика. — Вождь решил тебя усыновить. Они хотят, чтобы ты им пел. Смелее, мой мальчик! Ты спасешь себя и, может быть, всех нас.

— Ты умеешь понимать наш язык, краснобородый?

— Видишь, Томми, он совсем не страшный, — сказал Джон мальчику с улыбкой. Потом, вспоминая свой запас полинезийских слов, ответил вождю: — Я живу на Земле Паумоту, там такой же язык, как на земле Фату-Хива.

Маркизанец недоверчиво покачал головой.

— Твой дом на Земле Паумоту?

— Да, великий вождь.

Разукрашенное татуировкой лицо маркизанца, только что благодушно миролюбивое, вдруг стало грозным.

— Мои люди бывали на земле Паумоту, я знаю, кто там живет. Ты лгун, краснобородый. Твой дом за океаном, ты вождь этих франи…[1]

…На Маркизских островах жил один из самых могучих и наиболее развитых народов Полинезии. Никто в этой части света не сопротивлялся так нашествию европейцев, как маркизанцы. В середине девятнадцатого века французам удалось захватить восемь из девяти островов архипелага лишь после того, как эти острова уже некому было защищать.

Вместе с длительными войнами европейцы несли сюда свои болезни. Не знавшие чужеземной хвори и не имевшие к ней иммунитета, островитяне умирали тысячами. Их лекари умели врачевать любые раны, но они были беспомощны перед вирусом гриппа. Заразные болезни уничтожали население одного острова за другим. Стотысячный народ погиб почти полностью. Французам оставалось только объявлять опустевшие острова своей собственностью.

Дольше всех держались небольшие племена, населявшие остров Фату-Хива.

Впервые с европейцами фатухивцы столкнулись 22 июля 1595 года, в день открытия Маркизского архипелага. У Фату-Хивы стали на якорь три корабля испанского конкистадора Менданьи. Потрясенные невиданными кораблями, островитяне вышли на своих каноэ приветствовать гостей. В руках они держали гроздья бананов и другие тропические плоды — показывали, что идут с мирными намерениями. Испанцы пригласили их на корабли, отобрали подарки и тут же шесть человек убили — продемонстрировали силу огнестрельного оружия.

Потом, уже в восемнадцатом веке, на Фату-Хиву зачастили английские и американские китобои. Они никого не убивали, но, угрожая громом пушек, требовали свиней, фруктов и женщин.

Взяв дань, китобои уходили, а на острове вспыхивали эпидемии. Ни один визит европейцев не приносил островитянам ничего, кроме жертв. В конце концов фатухивцы поняли, что с белыми чужестранцами им лучше не связываться. Покинув легкодоступные прибрежные районы, они переселились в высокогорные каменные крепости и никого туда не допускали. Завладеть их бастионами, которые были построены по всем правилам оборонительного искусства, европейцы не могли очень долго. Французы пытались было укрепиться на побережье, но всякий раз, когда их гарнизон высаживался, на остров, среди солдат скоро поднималась паника.

Неуловимые фатухивцы, казалось, сидели за каждым кустом. Стоило солдату зазеваться, и он тотчас попадал в руки островитян. На второй-третий день после высадки французов на остров в расположении их лагеря откуда-то появлялось длинное деревянное блюдо, на котором лежал один из накануне исчезнувших. Зажаренный, с пучком зелени во рту.

Это был удивительный народ. Светлокожие, как мало кто в Полинезии, статные, с правильными чертами лица, фатухивцы походили внешне на арийцев Южной Африки — зулусов. Если бы собрать на конкурс красоты по одному представителю от всех народов Океании, то фатухивец, как утверждают знатоки, несомненно, занял бы первое место.

Во всей Полинезии только фатухивцы признавали женщину равноправным членом общества. Вернее сказать, у них существовал логически обоснованный культ женщины. Она дарует жизнь, и потому является посланцем богов на земле — ей нужно поклоняться. В ней все самое прекрасное — поэтому ее нужно ценить. Она слабее мужчины, но если воин идет на войну, дома его заменяет жена — поэтому к ней нужно относиться с почтением. Если муж недостаточно ласково или без должного уважения обращался с женой, его поведение обсуждали старейшины племени. А если жена изменяла мужу, то в этом не видели ничего особенного. Женщине нужно разнообразие.