Иржи Ганзелка - Африка грёз и действительности (Том 2) Страница 8

«Скажите ему, что против него лично я ничего не имею»

В 10 часов мы на нашей «татре» въезжаем во двор резиденции негуса. Охрана у ворот берет на караул, уличный шум затихает за оградой, и нас окружает покой обширного сада. Широкие зеленые лужайки, масса цветов, высокие деревья и кустарники тянутся до каменных стен, окружающих дворец, и сливаются с сочной зеленью эвкалиптов.

Зелено-желто-красный флаг с гербом Эфиопии — львом на желтом поле — развевается над фасадом дворца. В сопровождении Ато Тафараворка, личного секретаря императора, мы поднимаемся по ступенькам лестницы.

Герб суверенного государства снова водворен на это здание, в котором несколько лет назад размещались итальянские генералы. В нашей памяти оживают воспоминания об октябрьских днях 1935 года, перед глазами встают огромные шапки газетных сообщений о вторжении итальянских армий в страну царя царей. Вспоминаются имена эфиопских военачальников, поспешно организовавших части негуса для ожесточенного сопротивления врагу: рас[4] Деста, рас Касса, рас Сеюм и ряд других. Имена эти, в свое время завоевавшие популярность во всем мире, мы вспомнили еще несколько дней назад, когда осматривали поле битвы и разрушенные здания в окрестностях Макале в северной Эфиопии.

Развалины в окрестностях Макале, Адуи, Горрахея, горы Муса-Али, у Адиграта, Аксума и Дессие — вот все, что еще напоминает о жестоких боях, некогда приковывавших к себе внимание мировой общественности. Всеобщие симпатии были тогда на стороне народа Эфиопии, значительно более слабого, чем агрессор, но героически оборонявшего свою землю.

Развалины вокруг Макале до сих пор напоминают о ноябрьских днях 1935 года, когда эфиопские войска стали отходить вглубь страны, преднамеренно заманивая противника в горы. Здесь в горах впоследствии разыгрались тяжелые бои, в которых итальянцы не раз терпели поражение. Когда наступление на отряды патриотов, которые, защищая свое отечество, великолепно использовали знание местности, не дало желанных результатов, фашистское правительство Муссолини решилось применить против них иприт. Этим неслыханным варварством фашисты покончили с мифом о воинской «доблести» итальянской армии, но в то же время это означало конец сопротивления войск Эфиопии.

Начав с малоэффективного сбрасывания бочек с ипритом, итальянцы в дальнейшем начали разбрызгивать отравляющие вещества с самолетов на войска и мирное население Эфиопии. Остатки эфиопских воинских частей оказались не в состоянии продолжать сопротивление при таком бесчеловечном способе ведения войны. 20 марта итальянцы заняли Гондар, 15 апреля — Дессие и с двух сторон приблизились к Аддис-Абебе. Чтобы сохранить столицу от разрушения, Хайле Селассие решился покинуть страну и бороться за ее интересы с трибуны Лиги наций.

Пятого мая 1936 года по всей Италии звон колоколов возвестил о гибели независимой Эфиопии. Муссолини с балкона правительственного дворца под восторженные овации итальянских фашистов оповестил весь мир о конце кампании. После демонстрации корреспондент английской газеты «Дейли геральд», единственный присутствовавший при этом наглом выступлении иностранный корреспондент, подошел к Муссолини. Он собирался лететь в Палестину, чтобы получить интервью у Хайле Селассие, находившегося в Иерусалиме, и обратился к Муссолини с вопросом:

— Не хотите ли передать что-нибудь бывшему императору Эфиопии?

— Скажите ему, что против него лично я никогда ничего не имел, — цинично ответил Муссолини.

На вершине горы Энтотто, господствующей над Аддис-Абебой, находится христианский монастырь, в котором в мае 1941 года император провел несколько дней. Он хотел вернуться в освобожденную столицу точно в день пятой годовщины своего бегства в изгнание.

Прошли годы, и страна понемногу оправляется от ран, нанесенных ей сначала итальянской оккупацией, а затем и военными операциями в период второй мировой войны.

Царь царей и английский язык

Ровно в 10 часов 30 минут личный секретарь императора ввел нас в зал для аудиенций. Сквозь высокое окно с тяжелыми занавесями в помещение падал неяркий свет, придававший всему окружающему необычный, таинственный характер. Хайле Селассие сделал навстречу несколько шагов и приветствовал нас улыбкой. Нам показалось, что его лицо с бородкой нисколько не изменилось с той поры, когда портреты негуса заполняли первые полосы газет всего мира.

Мы слышали раньше, что император свободно говорит по-французски и по-английски, но что он почти никогда не пользуется этими языками, принимая журналистов. Поэтому нас нисколько не удивило, когда переводчик стал переводить на амхарский язык наше английское приветствие. Мы наблюдали за выражением лица Хайле Селассие и видели, что, уже слушая наши вопросы на английском языке, он в уме готовит на них ответы, не дожидаясь перевода. Амхарский язык был для него лишь частью придворного церемониала и дипломатическим средством. Это вовсе не означало незнания иностранных языков. Выразительную амхарскую речь императора Ато Тафараворк быстро переводил нам на английский.

Хайле Селассие, одетый в военную форму с несколькими рядами ленточек и воинских орденов на груди, разговорился с нами о проблемах своей страны.

— У нас до сих пор нет университета, — сказал он, — но я уже много лет занимаюсь этим вопросом. Университет должен стать последней ступенью лестницы, которую мы усердно строим после ликвидации оставленной фашистами разрухи. Прежде всего мы занялись организацией начального и среднего образования. До сих пор у нас еще не хватает молодежи, которая могла бы заполнить университетские аудитории.[5]

— Ряд молодых людей мы отправили учиться за границу, — сказал он в ответ на вопрос о количестве молодежи, готовящейся за пределами страны к педагогической деятельности. — Мы направили значительное число людей в университеты Англии, Швейцарии, США, Франции, Канады и Египта, а также в американский университет в Бейруте. Мой собственный сын учится в Англии, — добавил он с улыбкой, в которой сквозила гордость отца, имеющего взрослого сына студента.

Затем Хайле Селассие рассказывал о годах, проведенных им в изгнании.

— Я часто сравнивал судьбу Чехословакии с судьбой своей страны, когда в 1938 году западные державы повернулись к вам спиной, как они это сделали в 1936 году по отношению к Эфиопии. Когда Лига наций отменила санкции против Италии, нам угрожала такая же опасность, какая нависла над вами во время мюнхенского диктата: фашизм и нацизм. Но в 1936 году мир еще не хотел замечать взаимосвязи между ними.