Собрание сочинений в 12 т. T. 12 - Верн Жюль Габриэль Страница 8

— Я ждал, когда вы успокоитесь, — хладнокровно ответил Саркани, — и могу еще подождать, если угодно.

— Успокоился я или нет — не ваша забота! Последний раз спрашиваю, чего вам надо?

— Силас Торонталь, мне надо поговорить с вами, я хочу предложить вам одно дело.

— Не желаю я ни говорить с вами, ни иметь с вами никаких дел! У нас нет ничего общего, и я требую, чтоб вы покинули Триест сегодня — сейчас же! И больше сюда не возвращались!

— Я и собираюсь покинуть Триест, но не хочу уезжать, пока не рассчитаюсь с вами.

— Рассчитаться? Вы? Вернуть мне деньги?

— Да, вернуть свой долг с процентами и вдобавок разделить с вами прибыль, если…

Услышав это неожиданное предложение, Силас Торонталь только плечами пожал.

— Деньги, что я вам давал, давным-давно списаны в графу непредвиденных расходов! Теперь мы квиты, и я ничего с вас не требую, я выше таких мелочей!

— А если я не хочу оставаться вашим должником?

— А если я хочу остаться вашим кредитором?

Силас Торонталь и Саркани посмотрели друг другу прямо в глаза. Саркани пожал плечами и заметил:

— Все это фразы, пустые фразы! Повторяю, я пришел предложить вам очень серьезное дело.

— Не менее грязное, чем серьезное, вероятно?

— Ну, вы не в первый раз воспользуетесь моими услугами для…

— Все это слова, пустые слова! — воскликнул банкир, передразнивая наглый ответ Саркани.

— Выслушайте меня, — сказал Саркани, — я буду краток.

— Вот это хорошо.

— Если то, что я предлагаю, вам не подойдет, мы прекратим разговор и я исчезну.

— Отсюда или из Триеста?

— И отсюда и из Триеста.

— Завтра же?

— Сегодня вечером.

— Ну говорите!

— Дело вот в чем, — начал Саркани. — Но вы уверены, что нас никто не услышит? — добавил он, оглядываясь.

— Вы настаиваете, чтобы разговор остался между нами? — насмешливо спросил банкир.

— Да, Торонталь, ибо в наших руках может оказаться жизнь высокопоставленных людей!

— В ваших, может быть, но не в моих!

— Решайте сами! Я напал на след заговора. Какова его цель, я еще не знаю. Но после ломбардской кампании, после катастрофы при Садове в стране очень много недовольных, готовых участвовать в заговоре против Австрии. И у меня есть основания думать, что готовится какое-то выступление, повидимому, в пользу Венгрии, на котором мы можем здорово нажиться.

— Я не наживаюсь на заговорах… — насмешливо ответил Торонталь.

— А могли бы!

— Каким же это образом?

— Если донести!

— Что вы хотите сказать?

— Слушайте же!

И Саркани рассказал банкиру все, что произошло на старом кладбище: как он случайно поймал почтового голубя и нашел шифрованную записку, с которой снял копию, а затем разыскал дом, где жил тот, кому она предназначалась. Вот уже пять дней как они с Зироне следят за всем, что происходит если не в самом доме, то вокруг него. Каждый вечер в особняке собирается несколько человек, все одни и те же лица, и перед тем как войти, они опасливо озираются по сторонам. За это время сюда прилетало и вновь улетало на север много почтовых голубей. Двери дома охраняет старый слуга, который очень неохотно впускает посетителей и внимательно наблюдает за всеми, кто приближается к подъезду. Саркани и его товарищу пришлось прибегать ко всяким уловкам, чтобы не привлечь к себе внимания. Да и то они опасаются, что с некоторых пор у слуги появились какие-то подозрения.

Силас Торонталь слушал Саркани все с большим вниманием. Он спрашивал себя, чему можно верить в этом рассказе, так как знал, что его бывший маклер человек весьма ненадежный, а главное, банкир не понимал, чем тот думает заинтересовать его в этой истории и какую хочет извлечь из нее выгоду?

Кончив свой рассказ, Саркани стал вновь уверять, что дело идет о важном политическом заговоре против Австрии и что им было бы очень выгодно его раскрыть. Однако банкир, не отвечая, стал задавать ему вопросы.

— Где этот дом?

— На улице Акведотто, номер восемьдесят девять.

— Кому он принадлежит?

— Знатному венгерскому вельможе.

— Как его зовут?

— Граф Ладислав Затмар.

— А кто у него бывает?

— Чаще всего два человека, оба венгры.

— Кто такие?

— Триестский профессор по имени Иштван Батори.

— А второй?

— Граф Матиас Шандор!

При этом имени на лице Силаса Торонталя промелькнуло легкое удивление, не укрывшееся от Саркани. Этому пройдохе ничего не стоило узнать имена трех названных им людей, проследив Батори до его дома на Корса-Стадионе, а графа Шандора до гостиницы Делорм.

— Видите, Торонталь, — закончил Саркани, — я не побоялся доверить вам их имена. Теперь вы убедились, что я не собираюсь водить вас за нос?

— Все это слишком туманно! — ответил банкир, которому хотелось узнать побольше, прежде чем брать на себя какие-либо обязательства.

— Туманно?

— Ну конечно! У вас нет никаких улик!

— А это что?

И Саркани передал Торонталю копию записки. Банкир стал разглядывать ее с некоторым любопытством. Но зашифрованные слова, казалось, не имели никакого смысла, и вряд ли можно было придавать письму такое важное значение, какое приписывал ему Саркани. Банкира это дело могло интересовать лишь потому, что оно имело какое-то отношение к графу Шандору, клиенту, который очень его беспокоил, так как в любой момент мог потребовать возвращения сделанного им вклада.

— По-моему, чем дальше, тем это становится все непонятней! — заметил он.

— А по-моему, напротив, все ясно, как день, — ответил Саркани, которого ничуть не смущало скептическое отношение банкира.

— Вы можете расшифровать записку?

— Нет, Торонталь, но со временем расшифрую.

— Каким же это образом?

— Мне уже приходилось участвовать в такого рода делах, как и во многих других, — ответил Саркани, — и в мои руки не раз попадали шифрованные записки. Изучив вот эту, я пришел к выводу, что ключом ей служит не числовая таблица и не условный алфавит, где каждой букве придают новое значение. Нет! В этой записке буква «с» значит «с», а буква «н» значит «н», но они расположены в таком порядке, что их можно вновь расставить по местам только с помощью сетки.

Мы знаем, что Саркани не ошибался. Именно такую систему применяли заговорщики. Но поэтому-то их послания и невозможно было расшифровать.

— Пусть так, — заметил банкир, — не стану спорить, быть может вы и правы. Но, не имея сетки, записку невозможно прочесть.

— Несомненно.

— А где же вы достанете сетку?

— Этого я еще не знаю, но будьте уверены — уж я сумею ее достать!

— Вот как! Знаете, Саркани, на вашем месте я не стал бы возиться с этим делом!

— А я готов возиться сколько угодно!

— К чему? Я бы просто сообщил триестской полиции о своих подозрениях и передал ей эту записку.

— Я так и сделаю, Торонталь, но не хочу ограничиваться пустыми догадками, — ответил холодно Саркани. — Прежде чем говорить, мне надо иметь вещественные доказательства, неопровержимые улики! Я стану хозяином этого заговора, да! полным хозяином, и извлеку из него все выгоды, которые и предлагаю вам разделить со мной. Впрочем, кто знает! Возможно, нам будет выгодней стать на сторону заговорщиков, вместо того чтобы доносить на них!

Такие рассуждения ничуть не удивили Силаса Торонталя. Он знал, на что способен хитрый и двуличный Саркани. Но и Саркани говорил с банкиром не стесняясь и не боялся предложить Силасу Торонталю любое дело, зная, что у того достаточно гибкая совесть. Ведь Саркани уже давно знал банкира и к тому же имел основания думать, что его банк с некоторых пор находится в затруднительном положении. Значит, если бы им удалось овладеть тайной заговора, а затем донести и нажиться на нем, это могло бы поправить пошатнувшиеся дела банка. Вот на чем Саркани строил свои расчеты.

Но Силас Торонталь был начеку и вел себя очень осторожно, не доверяя своему бывшему триполитанскому агенту. Он допускал, что готовится какой-то заговор против австрийского правительства и что Саркани напал на его след. Дом Ладислава Затмара, где происходили какие-то тайные сборища, шифрованная переписка, огромная сумма, вложенная графом Шандором в его банк, с условием, что он может потребовать ее в любое время, — все это казалось ему довольно подозрительным. Весьма возможно, что Саркани сделал правильные выводы. Но банкир не хотел принимать участия в этом деле, не ознакомившись с ним поглубже и не узнав всех подробностей. Поэтому он заметил с равнодушным видом: