Первое кругосветное путешествие на велосипеде. Книга первая. От Сан-Франциско до Тегерана. - Томас Стивенс Страница 8

выбрать или это или ничего?! Это просто кусок теста из муки и воды, перемешанный и едва разогретый. Я прошу патоки, но он не знает, что это такое. Я прошу сиропа, он какое-то время думает , что же это может быть, и затем приносит мне банку китайского жидкого кетчупа, пахнущего, как вонючий сыр с плесенью. Я прошу унести, боясь, что мой организм может отреагировать на него весьма болезненно. Китаец делает мне холодный чай, вполне ароматный и приятный на вкус и с ним я, наконец-то, смог проглотить этот «меликан план-сае». Это была самая плохая еда за пятьдесят центов, о которой я когда-либо слышал.

На ночь я останавливаюсь в местечке Уиннемакка (Winnemucca), округ Гумбольдт. Это довольно большой, 1200 жителей, городок. «Что желает йер?» - это первое, что услышал я в гостинице и «Не желает ли йер взять бутылку виски с собой?» - это последние слова, с которыми меня провожают утром на выходе. В Уиннемакке есть пайюты и лагерь пайютов. Утром по дороге я встречаю бравого наездника верхом на лошади и некоторое время он соревнуется с моим велосипедом. Я показываю ему, как садиться на велосипед и как им управлять, и приглашаю его попробовать, он соглашается, но делает слишком резкое движение и переворачивается через руль. Велосипед оказывается на нём. Это удовлетворяет его любопытство, и больше пробовать он не решается. Я предлагаю ему поменять мустанга на велосипед, он улыбается и качает головой. Дорога в этих краях песчаная и сложная. Поэтому я проезжаю совсем немного. Недалеко протекает река с богатыми лугами в пойме, но луга по мере продвижения на восток исчезают. Русло реки становится сухим. В двадцати милях от Уиннемакка железная дорога уходит в узкий каньон между гор, а мой путь пролегает через вершину. Это очень крутой подъем к истоку реки, но с вершины открывается захватывающий вид на окружающую местность. Река Гумбольдт не самый красивый поток. Большей частью она извивается среди полей полыни или её русло прячется в низких безжизненных песчаных холмах. Но расстояние придает очарование и с вершины перевала даже Гумбольдт выглядит красиво. Солнечный свет, падая на его воды, придает им сверкающий блеск и хорошо видны змеиные изгибы русла вдоль серо-зелёных полынных пространств, перемежаемых редкими деревьями и зелёными пятнами жёсткой горной травы, самовольно вторгающейся в царство полыни.

В тех краях я познакомился с удивительным животным — не то ящерицей, не то жабой, она сидела в расщелине среди скал. Это животное отличалось от всего, что я видел до сих пор. Вокруг шеи и по всему телу, но в гораздо меньшей степени, были расположены маленькие рога, как выступы, которые придавали малышу весьма своеобразный вид. Ах, я знаю кто это! Я слышал о нём и видел его изображение в книгах. Это прикей (Prickey), знаменитая рогатая ящерица Невады. Это единственное место, где я её встретил. Очень интересное существо, больше ящерица, чем лягушка, совершенно безвредное, с маленькими глазками-бусинками.

Известняковые плиты тут в изобилии и мне легко едется на велосипеде на восток Айрон Пойнта (Iron Point). До наступления темноты я оказываюсь рядом с каким-то каменным домом.

«Да, думаю, что мы можем дать Вам еды, но она будет холодная», - так мне там ответили на мою просьбу об ужине. В последние дни я больше беспокоюсь о количестве еды, нежели о качестве. И холодный ужин не вызывал у меня никаких отрицательных эмоций. В те дни я бы предпочёл четыре фунта хлеба и плечо барашка, чем всякие изысканные яства, если они в меньшем количестве. Меня накормили, но в ночлеге отказали. «Мы не отель», - и в этом они были правы, даже если в радиусе двадцати миль нет другого ночлега.

«Недалеко есть пустой китайский дом. Можете остановиться там, если не боитесь призраков». И перед мои носом захлопнули дверь, оставив меня посреди тёмной, бесплодной равнины. Неделю назад дом, на который мне указали, занимала бригада китайских железнодорожных рабочих, но между ними произошла ссора и затем трагические события, которые привели к смерти от отравления двоих, а третьего едва смогли откачать. Китайцы очень суеверны и, конечно, никто из них после этого не остался ни жить в этом доме, ни даже работать на этом участке. Не могу сказать, что души умерших китайцев — приятная компания, но они оказались сейчас гостеприимнее живых белых. Я зашел в дом, где совсем недавно почили два уроженца Поднебесной и, несмотря на сомнительные раздумья, практически сразу погрузился в страну грёз. Однако, к полуночи я проснулся от жуткого холода. Близость к снежным горам может сделать ночь невыносимо холодной даже в разгар лета. Я тщетно пытался согреться и снова задремать, но стало ещё холоднее и к двум часам я уже не мог терпеть этот холод. Я встал и поехал в Батл-Маунтин ( Battle-Moutain), что в двадцати милях отсюда.

Луна поднялась, она была примерно в третьей четверти. И, выйдя из этого жуткого дома, едва ли можно было ожидать более красивое зрелище. Только тот, кто бывал в этом гористом регионе, может иметь хоть малейшее представление о такой чудесной лунной ночи. Было светло, как днём, и можно было ехать вполне хорошо там, где для этого была пригодна дорога. Свет бледной луны наполнял долину мягким серебристым светом от края до края. Пики заснеженных гор вырисовывались на фоне неба всеми оттенками белого цвета. Тишина нарушалась лишь далёким тявканьем стаи койотов и каким-то неземным криком какой-то птицы или животного, доносившегося невесть откуда. Великолепная картина, поэма, чудесный сон, который полностью мне компенсировал неудобства последнего часа. Эти прекрасные сцены рождали внутри меня вдохновение, я стал сочинять поэму «Лунный свет в Скалистых горах». И когда-нибудь мир её услышит и придёт в восторг!

В нескольких милях пути от китайского дома я проезжал мимо группы индейцев, разбивших лагерь. Они сидели на корточках вокруг тлеющих углей полыни и дремали. Я ехал медленно и осторожно по дороге, которая здесь была вполне пригодна для езды. Я тихо проехал и представил, что они подумали, увидев странного человека на странном агрегате, таинственно проплывшего мимо них и растворившегося в лунном свете.

Из Батл-Маунтина мой путь пролёг по известняковым расщелинам через десятки небольших потоков, питающих Гумбольдт. Многие из них достаточно узки, чтобы их перепрыгнуть, но не с велосипедом на плече. Я устал разуваться перед каждым ручьём и придумал удобный способ преодоления их. Я загонял велосипед на середину ручья, а