#Диалоги - Владислава Юрьевна Бурносова Страница 8

Писатель промолчал.

— Скажи, та девушка, которую я встретил… Она может стать писателем?

— Безусловно.

— Но как?! Ведь мы тратим сотни лет на то, чтобы отработать свой навык, отточить мастерство, и лишь затем приходим сюда. А она — простая смертная. В её распоряжении — максимум столетие. Как она сможет стать писателем?

— Потому она и боится. Потому и бросает. Потому и просит тебя написать. Она понимает, что ей не хватает опыта. Но они так и учатся: через страх, через ошибки, через нелепые произведения. Их вечность — это их творение. Писатель навсегда остаётся в своём произведении.

— Её сюжет прекрасен. Я не должен так говорить, но…

— Но?

— Я вижу перед глазами только её сюжет, понимаешь? Только девочку со скрипкой. Это какое-то безумие, наваждение, морок. Но в моём воображении снова и снова на мокрой улице встречаются две девушки, одна из которых позволяет другой заглянуть в её душу. И знаешь, что самое странное? Я понимаю, что это не моя история. Она должна рассказать её сама. Но…не сможет.

— Почему? — художник задумчиво почесал нос кончиком карандаша.

— Ты посмотри, как написан рассказ про кактус. Его нужно править, править долго и обстоятельно. Она не сможет.

Помолчали.

Господин отложил перо. Он тоже писал. Он писал диалоги, которые для него были важны. И в тот момент он с интересом наблюдал, как одна душа, получив бесценный дар, металась, не зная, как поступить. Рядом с ней сидела другая, более опытная, готовая поделиться мудростью. И где-то там, среди летней зелени, ещё одна душа пыталась отыскать смысл жизни, не понимая, что жизнь — это и есть смысл.

Господин закрыл книгу, позволив писателю и дальше самому рассказывать о своей жизни.

— Художник…что такое любовь? — неожиданно спросил я.

— Безумие, наваждение, морок. Но при этом — самое прекрасное чувство. Ты давно живёшь, писатель, но я был отправлен на эту землю раньше тебя. Ты собирал диалоги, писал книги. Ты видел любовь. Вот только ты видел её не такой. Поломанной. Исковерканной. Целующиеся на виду у всех парочки. Громкие слова, которые никогда не исполнятся. Любовь — это когда ты готов помочь, просто так. Когда у тебя болит душа за человека. Вот есть человек самый что ни на есть обычный, а ты почему-то переживаешь за него. Спрашиваешь, как у него день прошёл. Это и есть любовь к человеку.

— Я хочу, чтобы она сама написала про девочку со скрипкой, — повторил я.

— Так помоги ей, — сказал художник. — Ты любишь её, писатель. Только пока сам не осознаешь этого. Если любишь — помоги.

#Диалог_11

Она играла, а мне казалось, что это ветер шелестит ветвями берёз. Что где-то вдалеке плещется в реке рыба. Я словно видела, как где-то в горах поют неземные птицы, а потом резко срывалась в бездну, и мой крик отражался от стен пропасти.

Я смотрела на скрипку. Инструмент жил. Он не просто исполнял мелодию, он был живым существом в руках умелого мастера. Он проживал свою жизнь. Он пел. Говорил. Порой шептал, срываясь на крик.

Но вот смычок оторвался от струн и опустился вниз.

— Это было…невероятно, — прошептала я.

Девушка посмотрела на меня.

— Я просто играю жизнь, — ответила она, пожимая плечами.

— В том сне…я дотронулась до скрипки и куда-то перенеслась. Это были люди, города. Тогда мне показалось, что я вижу — не чувствую, а вижу — чьи-то чувства. А если…если я сейчас дотронусь до скрипки? Что произойдёт?

— А ты попробуй, — девушка улыбнулась, пожала плечами и посмотрела на меня. Лукавые огоньки забегали в её глазах.

Я подумала, а потом протянула руку и коснулась лакированного инструмента. Дерево было холодным, гладким. Вот струны. Бережно, боясь испортить, а я провела пальцем по тонкому натянутому металлу. Струны ответили, едва слышно завибрировали, словно приветствуя меня. Ничего не произошло. Мы так и сидели под деревом, а вокруг нас цвело лето. Пели птицы, плыли пушистые облака, а ветки берёз скрывали нас от солнца. Я была здесь, среди своих чувств и воспоминаний.

— Почему ничего не произошло? — спросила я.

— Потому что я — всего лишь сюжет твоей книги, — ответила девушка.

— И…я напишу её? — мой голос дрогнул.

— А это тебе решать.

Я задумалась.

— Я уже подарила этот сюжет. Я отдала его писателю в поезде. Разве могу я теперь написать то, что подарила?

— Конечно, — девушка улыбнулась. — Наполни его своими чувствами, воспоминаниями, переживаниями. Позволь героям стать живыми. Пусть они будут не просто плоскими фигурками, сжатыми рамками правил литературы. Отпусти их. А историю про кактус сохрани. Не пиши. Не отдавай.

— Почему? — удивилась я.

— Её никто не сможет рассказать: ни ты, ни писатель. Это та история, которая должна жить не на бумаге. Она должна жить в сердце. Она — твой талисман. Твоя вера в необъяснимое. Храни её.

Девушка встала, поправила лёгкое платье, поудобнее перехватила скрипку и пошла куда-то. Когда ветви деревьев и высокая трава почти скрыли её от меня, до меня долетел её голос:

— И чемодан с мудростью не забудь!

Я оглянулась. На том месте, где лежал футляр от скрипки, сейчас находился небольшой дорожный чемоданчик. Я взяла его, спустилась с поваленного дерева в густую траву. Мне показалось, или я слышу гудок поезда?

И вот я стою на перроне, а ко мне, тихо шурша, подходит состав. Закатное солнце опускается на мир, и всё окрашивается в тихие пастельные тона. Я вспрыгиваю на подножку и зачем-то оборачиваюсь.

Поезд тронулся, а я так и смотрела туда, где мир натягивал на себя одеяло тишины, чтобы погрузиться в сон.

— …Где она сейчас? — спросил я у художника.

— Села в поезд, захватив чемоданчик с мудростью, — ответил он, обмакивая кисточку в акварель.

— В наш поезд? — уточнил я. Сердце неожиданно перестало биться и упало куда-то.

— Нет. В другой поезд. Там она одна. Она будет писать. Много дней и ночей она будет писать, совершенствуя своё мастерство. Строчки будут ложиться на бумагу, а она, проснувшись по утру, будет зачёркивать, исправлять, снова зачёркивать. Вот так, через боль и трудности, и будет рождаться книга. Земным тяжелее, писатель. У них есть только один шанс. Строчки не исчезнут с их страниц, а ошибки писателям не прощают, сам знаешь.

Художник слегка наклонил лист, позволяя акварели растечься по бумаге.

— А если…если она не напишет? — спросил я. — Если ей станет страшно? Если пропадёт вдохновение?

— Не пропадёт, — успокоил меня художник.

Он открыл пошире окно. Налетевший ветер подхватил рисунок и понёс куда-то. Я успел лишь увидеть,