Дмитрий Арбузов - Уральская Обь Страница 9

А необозримые пространства предгорной тундры скрадывает вечер. Солнце подобралось к горам и теперь медленно-медленно падало в них, сминая покрывало заката. Самых тёплых тонов игристое зарево, полупрозрачным шёлком охватившее большую часть небосклона, содержало в себе непередаваемую гамму всех оттенков от пастельно-оранжевого до лимонно-жёлтого. Внизу, под этим покрывалом, тяжелеют обвитые снежниками, словно фатою, горы, ласково зеленеет долина перед ними, дивно сияют озера, гуторят ручьи и реки, темнеют, как головни, останцы, задумчиво замерли одинокие деревья, и вот мы, люди, пододвинулись к огню, почти неотличимые от сумеречного пространства вокруг, затерянные посреди всего этого таинственного величия, подобные мелким букашкам, если смотреть с высоты птичьего полёта… Снег дружит с солнцем, а север с теплом, но меня это больше не удивляет. Я уже привык, что для нас в мире теперь всё перевернуто с ног на голову: Заполярье оборачивается пустыней, а вечер становится утром. В такую жару, какая бывает днём, нечего и думать о передвижении с грузом за плечами, не говоря уже про комаров, которые теперь стали прочно придерживаться графика круглосуточного дежурства. «Нет, всё. С сегодняшнего дня путешествуем исключительно по ночам», – решаю я.

На дороге появляемся часов в двенадцать ночи, когда полярный день предстаёт во всей своей красе. Тихо вокруг. Звон комаров слышится на отдалении, и сейчас в нём играет своя, самостоятельная сила. В воздухе ни единого дуновения, и кажется, что только шелест тысяч комариных крыл создаёт некое его подобие… Там, куда кануло солнце, продолжает сиять немного потускневшая, сузившаяся до щёлки, сохранившая только избранные оттенки, желтизна. Она уже начинает разгораться, чтобы вспыхнуть заревом снова. Так безмятежны, так трогательны минуты полярного дня, что думается: вот повстречайся даже медведь, и встреча эта не испугает и даже не удивит, потому что она не будет отделена от состояния, воцарившегося над землёй. Состояния большого покоя.

Блестят вольфрамовые свечи…О, божий храм! Я жажду встречи!Вот лик святой в явленном свете,черты затронутые эти…Но нет живого утешенья!Я в лес – ему мои сомненья,и здесь, в ветвях сосны лучистойя успокаиваюсь быстро.

Здесь боли нет и просто верить,здесь безызвестно ходят звери,и тут совсем не одиноко,а всё безмолвно и глубоко.

Вот ночь. Костёр искрит и водит.В дали огни, а рядом ходит,сучок ломая – затихая,тот, кто людей прекрасно знает.

Тот, кто пришёл для этой встречи,и кто другие ставит свечис закатом в озеро кидаявершины леса рваным краем.

И кто укажет путь сомненьем,кто образ нарекнёт стремленьем,как тех ответы, чьи мерцаньяиз бездны холодны и тайны…

И ты начинаешь чувствовать это прикосновение…

Время замирает, как полярное солнце, и сочится, как тундровая вода. Мы прибыли сюда только вчера, но сегодня это уже давным-давно. Брод через вторую Бур-Хойлу был гораздо проще, чем переход её строптивой сестрицы. Я понял, что у всего в природе есть свой постоянный характер. Своенравная или спокойная река. Озеро чёрное или белое. Всё это стержни, основы, благодаря которым объект или местность характеризуются. Без такого стержня, не важно суровым или трогательным он будет, жизнь в природе прекращает существование, как пурга перестаёт быть пургой, как только стихает, а чем твёрже композиция стержня, тем больше внимания и уважения вызывает жизнь. Где-то здесь, наверное, и кроется зарождение анимистических представлений древних, богато отразившееся в сказаниях о богатырях и их подвигах, бросающих вызов небесным богам и даже самой природе в неосознаваемом стремлении человека быть ей подобным. Что, в свою очередь, нашим урбанизированным временем было перефразировано в «борьбу за существование». Природа глубока, её «разумность» подчинена иным законам и временным значениям, чем параметры работы нашего мозга, и люди по определению не могут иметь никакой власти над ней, разве что только на словах. Человека природа может удивлять или восхищать, но чтобы постичь суть последовательности её шагов и в целом смысл её существования, нужно годы и годы находиться в ней. Тогда, может быть, завеса тайны её безмолвия приоткроется для тебя.

Природа – это высокая форма организации, способная гармонично совмещать различные понятия, она всегда амбивалентна как в пространстве, так и во времени. Только на первый взгляд её облик кажется человеческому взгляду случайным. Достаточно немного приглядеться, чтобы заметить высокую художественность её форм, не говоря уже о внутренних связях[2]. Только у невежественного человека, не обладающего должной степенью внутренней культуры и вкусом, природа вызывает чувство однообразия и разве что страха. Такие люди вырубают леса, ставят петли на медведя и бьют рыбу током, они всю жизнь ненавидят, не выходя за пределы электрического света, четырех стен, без тени сомнения считая, что так и должно быть, и поэтому жизнь их пуста, как страница, предназначенная для шедевра, а в результате не заполненная ничем, кроме суетливых, мелких, хаотичных набросков. Это люди слепые, оторванные от своих корней, в страхе цепляющиеся за краткий миг бытия без разбора, люди без стержня – их никто не научил, не подал примера, и им не удалось разглядеть в жизни ничего другого… Но мне не жаль их. Потому что они сами виноваты в своей судьбе, которая не стала подобна романтическому сюжету сказки, ибо их поступки всё говорят за них. Во всём многообразии природы для этих людей места нет! Ведь эти души не жили, не переживали своего краха и не падали с головокружительной высоты. Наоборот, они только и делали, что укрепляли бастионы своей значимости и отстаивали права, растрачивая массу внимания на поддержание добропорядочного внешнего вида и произнесение правильных слов. Разве это жизнь? Одна яркая пустая обёртка. Можно смело сказать, что её вообще не было.

Солнце коснулось громады Пайера, когда мы поравнялись с этой трапециевидного вида горой. Тонкий луч осветил угол ребра, когда всё остальное ещё пребывало в глубокой тени. Луч был мал и слаб, но его свет, казалось, бил издалека в самое сердце гор. Завораживающее зрелище! «И это обычные явления неживой природы, не имеющие собственной жизненной силы!? – подумал в тот момент я. – Что-то не верится в незамысловатость таких чудных картин, столь похожих, но никогда в точности не повторяющихся, когда они неожиданно предстают пред нами во всей своей победной многозначительности!» Природа всегда полна скрытого смысла, независимо от тех представлений, с которыми подходишь к ней ты, человек, оценивающий её с точки зрения опыта своей короткой действительности. Банальность из смысла жизни создают сами люди.

Ведь только краем глаза достаточно взглянуть, всего лишь единожды абстрагировавшись от наносных представлений, чтобы навсегда убедиться не только в могуществе природы, но и в разумности её законов – дальновидности, незаменимости, органичности их. Человеку никогда не создать и подобия того совершенства, которое природа собой олицетворяет в мелочах, ведь люди могут только выдыхать углекислоту, убивать и калечить, и думать иначе – утешение и самообман, потому что все достижения науки и искусства так или иначе списаны с картин природы. Человеку дана только одна власть: обустраивать свою жизнь, заполняя её чередой красочных впечатлений, которые, в свою очередь, сливаясь во что-то целостное, преображают личность и толкают её на новые поступки, чуть-чуть видоизменяя само пространство. Привычки убивают, они же и заново создают нас.

А теперь зададимся простым вопросом: часто ли вы встречаете человека счастливого? И счастливы ли вы сами? На деле оказывается, что счастье – это актуальная необходимость, без которой человеческая жизнь невозможна… Только не говорите, что быть абсолютно счастливым нельзя, ведь тогда это уже не будет счастьем – некоей имеющейся ввиду прекрасной постоянной… существование истины и Бога станет сомнительным, потеряется смысл жить. Просто счастье в сегодняшнем мире такая же редкость, как и настоящая любовь, поэтому и кажется, что его не бывает. Как можно не любить мир, подаривший тебе жизнь? Так и счастливым, казалось бы, не быть невозможно… но мы несчастливы. Почему? Не мир же, по сути прекрасный, виноват в этом. Значит – виновны сами люди. Избегающие трудиться во славу абсолютной гармонии, не стремящиеся измениться, стать лучше, а подстраивающие мир под себя и заменяющие понятие счастья суррогатом из рекламной картинки. Которой затем человек начинает подсознательно соответствовать, ибо вот уже более полусотни лет у нас перед глазами нет другого примера. Сегодня наш объект любви – телевизионный ролик, неспособный ответить взаимностью. Ибо он – меркантильный мир, созданный без души – мир мёртвых – где прежде, чем начать исповедовать язык счастья, ты должен будешь смочь его различить.