Эльдар Ахадов - Книга странствий. Том второй Страница 9

Долго, как зачарованный, бродил топограф по реликтовой роще, но всё когда-то кончается. Небо затянули низкие тучи, начал крапать нудный осенний дождичек. Лисичкин очнулся, вздохнул, натянул на рыжую голову капюшон и повернул в сторону Верхнеусинска.

Много лет минуло с той поры, прошлись годы и по лисичкинской бороде, сединой её припорошили, а вот память о той роще не тронули…

Как у нас грибы мешками собирают…

О грибах, если не любить тихую грибную охоту, лучше ничего не рассказывать. Все равно ничего путнего не получится. Да, и не всякий заядлый грибник способен толком объяснить: что в этом деле такого особенного. Наморщит лоб, скажет что-нибудь несуразное, сам поймёт, что не то сказал, махнёт на вас рукой, мол, что тут с вами разговаривать, и дальше пойдёт горе горевать оттого, что есть же на свете люди: даже в грибах ничего не понимают!

Впрочем, знаю я, и, к счастью, не только я, одного замечательнейшего писателя-грибника, у которого на эту тему есть до того чудесные рассказы, что любо-дорого их читать. Зовут писателя Борис Михайлович Петров. Наш современник. У него, конечно, за долгую и богатую жизнь не только об одних грибах, а о многом мудром и житейском книги написаны. Всем, кто ещё не читал: всенепременнейше рекомендую это сделать. С великим почтением относясь к знаниям и писательскому таланту Бориса Михайловича, в первый и последний раз в жизни рискну написать на эту тему и я.

Было у меня вот каких два грибных случая…

Как-то ранним августовским утром, когда солнце ещё даже не жмурилось из-под леса сквозь подсыревшие за ночь толстые нижние ветки, от поселка Раздолинск, что Нижнем Приангарье, по пыльной проселочной дороге направился на «уазике» за грибами председатель золотодобывающей артели Мануйлов Василий Николаевич. Сам поехал и меня взял с собой. И была с нами в кабине целая куча пятиведерных мешков из-под картошки, о назначении которых я спросонья совершенно не догадывался. Да, и с какой такой стати и какого приезжего сразу бы осенило, что в эти мешки Николаич намерен собирать грибы? И не сыроежки какие-нибудь, а натуральные белые! Причем, исключительно боровики! И даже когда он сам сказал мне об этом, я всё равно не поверил. Виду, конечно, не показал, мало ли что: а вдруг? Но про себя так еду и думаю: чепуха какая-то.

Оказалось: нисколько не чепуха. Только солнце проснулось, как подъехали мы к холму, поросшему хвойным лесом. Сосны это были, ели или пихтач – к великому сожалению, не помню. Да и не мудрено было не упомнить! Только стали мы вверх по холму подниматься, как повсюду, буквально повсюду стали замечать сплошь заросшие боровиками пятачки! Ни до, ни после я такого просто не видывал! Грибы были средних, малых, а по большей части – просто гигантских размеров. Чудовищных размеров! Со шляпками в 30—40 и даже в 50 сантиметров! Утро было сыроватое, ночной туман только сошел вниз. И грибным духом от этого лесного холма буквально разило.

Из-за больших размеров и лесной сырости местами шляпки особо крупных грибов были, конечно, заметно подпорчены разными лесными козявками. Однако, Николаич и ими не брезговал. А что? Всё равно же варить будем, а после горячей обработки никого копошащегося в тех шляпках точно не останется. За полчаса, ну, от силы минут за сорок весь «уазик» был доверху забит пятиведерными грибными мешками. Моё итоговое состояние можно было охарактеризовать одним словом: полное ошеломление.

С того времени прошло лет десять, и оказался я в иных краях: на автомобильной трассе Абакан-Красноярск, в той её части, которая проходит по Новосёловскому району, то бишь, возле Красноярского моря. Есть там местечко под названием Приморск, его многие знают, хотя оно не на самой трассе. В этот раз оказался я в «уазике» со знающим местные окрестности водителем. Ручищи у него были здоровенные, руль в них казался игрушечным, да и сам он с комплекцией своей непонятно как умещался в машине. Насчет многих вещей большие люди (в прямом смысле большие) отчего-то, как правило, весьма наивны. Как дети малые – только роста и размера недетского. У них и хитринка, если есть, тоже наивная, ребяческая. Не наблюдал я среди крупноразмерных людей злобных вредин или коварства какого… хотя, ведь попробуй, обидь такого, вот уж кто дров наломает-то по широте душевной! Никому мало не покажется.

Ехали мы издалека, потому я задремал по дороге и не заметил, как мой хитрован свернул с трассы на проселок, а вскоре остановил машину и тихонько исчез в кустах, прихватив с собой… пару больших пустых мешков. Шел август месяц… Очнулся я от непонятного шума и треска. Мой скрытный, но не совсем уклюжий шофер споткнулся в ближних кустах и свалился в овраг, который там начинался. На этот раз я как-то быстрее догадался в чем дело. Очевидно, он давно приметил это грибное место, а, может, кто подсказал.. да, точно, подсказали. Только в этот раз речь шла не о боровиках, а о грибах поскромнее – лисичках. Но тоже о немалых их количествах. Все склоны оврага были усеяны светло-оранжевым богатством! Невольно и я втянулся в сбор грибов. Вскоре мешки кончились, и с детским огорчением на широком лице мой грибник и я покинули естественную грибную «плантацию».

Всякий раз вспоминая те случаи, не перестаю удивляться: до чего же щедра сибирская земля! И ничего ей для нас не жалко. Никаких богатств. Вот бы и мы, люди, хоть иногда с неё пример брали! Делились бы друг с другом, а то, может, и ей, матушке, хоть что-то вернуть пытались. Пусть и не ждёт она ничего такого от нас, и просить никогда не станет, а всё равно: и ей бы приятно было, а грибы-то уж точно тогда ни за что не переводились.

Лошадиный побег

Из-за поворота реки, там, где чернели, томясь на солнце, высоченные скалы, звучал над тайгой голос одинокого саксофона. На самой их вершине, над обрывом, стоял сухопарый небритый геолог в круглых очочках времён комиссаров гражданской войны – Сергей Николаевич Лучников. В его руках сверкал тот самый незнакомый диким окрестностям, где на сотни верст ни единой человеческой души, музыкальный инструмент. И над всем безбрежным «морем тайги», кувыркаясь эхом, звенела щемящая, уносящая душу в неведомые небесные края, мелодия из «Rhapsody in Blue» Джорджа Гершвина.

В начале каждого полевого сезона наряду с самыми необходимыми вещами Лучников непременно брал с собой в дорогу саксофон. Иногда в лесной глухомани нападала на него непонятная хандра. И тогда он старался уединиться, уйти ото всех куда-нибудь и либо брал полевой геологический блокнот, делая в нём простым карандашом довольно неплохие таёжные зарисовки, либо отводил душу игрой на саксофоне…

Сегодня здесь, на реке Березовой, в самом сердце Саян, для него наступил один из именно таких вот дней. Впрочем, в этот раз печаль Сергея Николаевича носила конкретный характер. При долгих утомительных переходах по труднодоступным местам, при ходьбе по звериным тропам никакой иной вид транспорта помимо вьючного не выручит человека. В полевом отряде Лучникова имелись для этих надобностей две привыкшие ко всему хитрые лошадки тувинского происхождения – он и она. Лошадок раздобыли экспедиционные снабженцы, по-видимому, никогда не задававшиеся вопросом: как именно руководить тувинскими лошадьми.

Дело в том, что характер у низкорослых мохнатых лошадок далеко не ангельский. Они любят свободу. И потому ходьбу по каменистым тропам среди колючего кустарника черногривые ушлые животные всячески бойкотировали. Идут они, к примеру, по тропе, идут… и вдруг кобылка как лягнет своего сопровождающего! Ох, и больно!. А то ещё пасутся, щиплют травку, смирные такие, но только расслабишься, подойдёшь к коню по холке погладить, а он тут же тебя и куснет. И коварствам подобным конца и края не было.

Прошлой же ночью Сергей Николаевич, спутав им ремнями передние ноги, отпустил лошадок попастись рядом с палатками и сам вызвался их караулить. Однако, усталость, накопившаяся за минувший нелёгкий день, незаметно довела Лучникова до стадии глубокого младенческого сна. В утреннем тумане лошадки осторожно перегрызли путы и тихонько удалились в неизвестном направлении.

Некому стало нести на себе лошадиные вьюки. Все плановые геологические работы полевого отряда оказались под угрозой срыва. Вот тогда-то горемыка Лучников и взялся за саксофон… Отведя душу исполнением своего любимого музыкального произведения, Сергей Николаевич мужественно объявил, что сам займется поисками и поимкой коварных мохноногих беглецов.

Сделать это было очень непросто, ибо лошади, проявляя незаурядную смекалку, постоянно заметали следы, успешно сбивая с толку незадачливого преследователя. По тропам они не пошли, а двинулись вверх по горной круче через весьма колючие дебри на самую вершину хребта. Тут Лучникову было их не догнать никак.