Сесил Форестер - Лорд Хорнблауэр Страница 9

А каждый час должен быть на счету: кто может себе представить, какое новое безумие могут затеять отчаявшиеся люди на борту «Флейма». В любой момент они, под воздействием паники, могут перебежать к французам, или же их вожаки могут покинуть судно и отправиться искать убежища во Франции, навсегда избегнув, таким образом, веревки палача. И в любой момент по флоту могли распространиться слухи, что одному из королевских судов безнаказанно удалось разорвать узы дисциплины, что с забитые некогда матросы, как равный с равным, ведут переговоры с лордами адмиралтейства. Хорнблауэр слишком хорошо представлял себе, какой эффект могут возыметь такие новости. Чем скорее матросы «Флейма» получат образцово-показательную порку, тем лучше. Вот только до сих пор у него не было ни малейшего представления о том, как это можно осуществить. Нынешний шторм вряд ли потревожит бриг мятежников — он легко может избежать его, укрывшись с подветренной стороны Нормандского полуострова. Судно такого тоннажа способно переместиться в любую точку залива Сены, с одной стороны, оно может уйти в Гавр, с другой — в реку Каэн.

Его прикроют береговые батареи Котантена, а шасс-маре и сенские канонерки будут наготове, чтобы прийти ему на помощь. Как в Шербуре, так и в Гавре стоят французские фрегаты и линкоры, хотя и они и имеют половинный экипаж и не способны выйти в море, для них не составит труда проделать путь в несколько миль от порта, чтобы прикрыть отступление «Флейма». При приближении превосходящих сил они, безусловно, обратятся в бегство, имея дело с равным, например, с «Порта Коэльи», они могут остаться и принять сражение, при этом Хорнблауэр чувствовал себя неспокойно при мысли о схватке в равных условиях с британским кораблем, управляемым английскими моряками, которых ведут в бой отчаяние и храбрость. Победа может оказаться купленной дорогой ценой: какими триумфальными кликами на всю Европу разразится Бонапарт при известии о сражении между двумя британскими кораблями! Скорее всего, будет много убитых — какая польза будет флоту от того, что британские моряки станут убивать друг друга? Какой отклик это найдет в Парламенте? Кроме того, весьма вероятно, что оба брига нанесут друг другу такие серьезные повреждения, что станут легкой добычей для шасс-маре и канонерок. И, что еще хуже, существовала возможность потерпеть поражение. Одинаковые корабли, равные команды — шансы были настолько равные, что об исходе можно было гадать, подбросив в воздух монету. Нет, на прямое сражение с «Флеймом» он решится только в качестве крайней меры, а может быть не решится даже тогда. Но в таком случае, черт возьми, что же он должен делать?

Хорнблауэр заставил себя вернуться к окружающей действительности, покинув замкнутую аллею мыслей, по которой прогуливался до этих пор. Ветер все еще ревел вокруг него, но непроницаемое покрывало тьмы исчезло. Прямо перед собой он мог различить прямоугольник зарифленного грот-марселя, четко вырисовывавшийся на фоне неба. Вокруг него разливался серый отсвет: покрытые белыми пятнами волны, через которые тяжело переваливался бриг, стали ясно видимы. Наступало утро. Он находился сейчас здесь, в открытом море, в середине Канала. А еще двадцать четыре часа назад он, облаченный в шелка, сидел в окружении рыцарей ордена Бани в Вестминстерском аббатстве. А даже того менее он был рядом с Барбарой — вот еще одно направление мыслей, от которого он никак не мог избавиться. Снова пошел дождь, тяжелые капли били ему в лицо. Он продрог насквозь: стоило пошевелиться, как он чувствовал, как с шарфа Барбары, обмотанного вокруг шеи, сочится вода. Фримен стоял рядом с ним, однодневная щетина на его щеках была деталью, дополнявшей его сходство с цыганом.

— Барометр стоит низко, сэр, — сказал Фримен. — Никаких признаков улучшения погоды.

— Я тоже не замечаю таковых, — согласился Хорнблауэр.

Это была неблагодатная тема для разговора, даже если у Хорнблауэр и было бы желание вступать в разговоры с подчиненными. Серое небо, серое море, завывающий ветер, холод, пронизывающий их, череда пессимистических мыслей, занимавших ум Хорнблауэра — все это помогало ему поддерживать то осторожное молчание, привычку к которому он так долго в себе вырабатывал.

— При первых признаках перемен дайте мне знать, мистер Фримен, — сказал он.

Он направился к люку — ему с большим трудом удавалось передвигать ноги, нагнуться, чтобы ухватиться за комингс люка, когда он начал спускаться, оказалось еще труднее. Когда он протискивался под палубными бимсами в своей каюте, его суставы скрипели. Он совершенно окостенел от холода, усталости и морской болезни. Он сознавал, с досадой, что нельзя просто упасть, не раздеваясь, на кровать, как ему этого хотелось: не из-за страха перед ревматизмом, но из-за того, в течение многих дней может не представится возможности просушить намокшие постельные принадлежности. И тут появился Браун, словно материализовавшийся внезапно из ниоткуда — должно быть, он дежурил в кладовой офицерской кают-компании, ожидая его прихода.

— Позвольте мне снять ваш плащ, сэр, — сказал Браун. — Вы замерзли, сэр. Я развяжу шарф. Пуговицы, сэр. Теперь присядьте и позвольте мне снять ваши ботинки, сэр.

Браун снял с него мокрую одежду, словно раздевая ребенка. Как по волшебству в руках у него появилось полотенце, с помощью которого он стал растирать Хорнблауэра: тот чувствовал, как при прикосновениях грубой материи кровь снова начала циркулировать в его жилах. Браун помог Хорнблауэру натянуть через голову ночную рубашку, и наклонился, чтобы растереть ему ноги. В утомленном мозге Хорнблауэра промелькнула мысль об удивительной эффективности Брауна. Браун достигал успеха во всем, к чему прикладывал руки: мог вязать узлы и сплеснивать концы, мог управлять парой лошадей, выстругать модель корабля для Ричарда, и служить для ребенка наставником и нянькой, управиться с колесом и ощипать гуся, раздеть уставшего человека, и — что не менее важно — знать, когда нужно перестать высказывать слова утешения и оставить его, накрытого одеялами, лежать одного, не сопровождая это глупыми или раздражающими пожеланиями спокойного сна. Прежде чем усталость окончательно заставила Хорнблауэра провалится в сон, череда беспорядочных мыслей привела его к выводу, что Браун является гораздо более полезным членом общества, чем сам Хорнблауэр. Если бы Браун в детстве имел возможность изучить грамоту и геометрию, как Хорнблауэр, и если бы ему представился шанс оказаться на квартердеке в качестве королевского кадета, вместо того, чтобы попасть под вербовку и очутиться на нижней палубе, он сейчас, возможно, был бы капитаном. Что примечательно, при мысли о Брауне даже тень зависти не омрачила мысли Хорнблауэра, он в эту минуту он был настроен настолько благодушно, что мог восхищаться, не испытывая досады. Придет время, когда Браун составит счастье какой-нибудь женщине, став ее мужем, до тех пор, пока в пределах досягаемости не появится другая женщина. При этой мысли Хорнблауэр усмехнулся, и, все еще улыбаясь, погрузился в сон, несмотря на морскую болезнь и раскачивания «Порта Коэльи» на резких волнах.