Следствие сквозь века - Голубев Глеб Николаевич Страница 9

Не менее опасными и коварными соседями были и филодендроны, хотя в переводе с греческого их название и звучит ласково — «любитель деревьев». Они просто прилеплялись к другим деревьям всюду, где находили подходящее местечко, и высасывали из них соки.

Раздвигая цеплявшиеся за одежду ветки, Андрей не находил на них ни одного целого листа, все были повреждены насекомыми. Клещи, муравьи, какие-то бесчисленные неведомые жучки так и кишели повсюду. Вокруг каждого всадника тучей вились москиты, не давая ни на миг снять с лица сетку и хоть немного освежить кожу.

Укус комара и москита грозил малярией или желтой лихорадкой. А клещи могли заразить опаснейшими вирусными заболеваниями, поражающими нервную систему. Так что Андрей в полной мере ощутил всю ответственность экспедиционного врача и не знал покоя.

По вечерам он требовал, чтобы каждый тщательно осмотрел свою одежду в поисках затаившихся клещей. Рабочие мрачно посматривали на него, но подчинялись. Альварес ворчал, но тоже подчинялся. Однако уберечься от клещей было трудно. Затаившись на ветках, они так и сыпались дождем на проезжавших всадников. Андрей, просыпаясь по утрам, тоже нередко находил их на себе — серых, разбухших, крепко присосавшихся к коже. Ему не оставалось ничего иного, как отбирать насосавшихся его крови клещей в пробирки, чтобы потом, вернувшись домой, проверить в лаборатории, не таили ли они в себе возбудителей каких-нибудь болезней.

По нескольку раз в день он брал также пробы почвы и образцы микрофауны. Чем черт не шутит: может, в самом деле, подвернется материал для нового антибиотика или удастся открыть какого-нибудь еще неизвестного науке микроба? В этом лесу было все возможно…

Змей, которые по опасениям Андрея должны были кишмя кишеть в этих лесах, они почему-то не встречали. Лишь однажды вспугнули большую гремучую змею. Но Андрей даже рассмотреть ее не успел, так быстро уползла, она в чащу, грозно потрескивая роговыми колечками извивающегося хвоста.

Вообще путешествие пока шло благополучно, и, к радости Андрея, никто не заболел. Он начинал постепенно успокаиваться, уже без прежней опаски присматриваясь к жизни Великого Леса.

Внизу, во влажном и душном полумраке, было царство насекомых. А где-то наверху, в листве деревьев, поднимавшихся повыше десятиэтажного дома, перекликались попугаи и ревуны-обезьяны. Там тоже шла непрерывная борьба за жизнь, сопровождаемая кваканьем, визгом, рычанием и вдруг обрывающимися приглушенными предсмертными стонами.

Особенно громким становился этот зловещий шум, доносившийся сверху, к вечеру, когда караван останавливался на ночлег и начинали разбивать лагерь.

Все делалось быстро, в строго заведенном порядке: одни собирали сучья и разжигали костры, другие развешивали гамаки. Мешкать было нельзя, потому что темнота падала быстро и тогда в лесной чаще сразу становилось непроглядно, будто в могиле.

Особенно крикливы были ревуны-сарагатос. Когда Андрей впервые услышал их, то не мог поверить, — что это орет обезьяна. Впечатление было такое, словно лев подражал собачьему лаю!

Но в этом лесу вообще невозможно было определить по звукам, кто их производит. Андрей однажды услышал грозное басовитое рычание в кустах и поспешно отъехал в сторону, нарушив походный строй.

— Что случилось, эй? — сердито окликнул его Бенито.

— Там пума в кустах! Или ягуар…

— Hombre! [14] Какая пума, это лягушка, — ответил монтеро под сдержанный смех рабочих…

У старого Бенито был заведен железный порядок, и сам он трудился больше всех. Нередко старик вне очереди шел передовым, прорубая дорогу, и сверкающий мачете казался как бы продолжением его неутомимой руки. По вечерам, когда все спешили поскорее забраться в гамаки, он устраивал вокруг лагеря изгородь из ветвей, чтобы мулы не разбежались за ночь. А утром Бенито первым был на ногах, хлопотал у костра, готовя завтрак. Ему приходилось вставать очень рано, потому что невымоченная фасоль, которую неизменно готовили на завтрак, варится добрых три часа, а надо еще успеть и кукурузные лепешки напечь на весь отряд.

Тесто для них Бенито готовил, вероятно, тем же первобытным способом, что и древние майя. Пеклись лепешки прямо на листе жести быстро — и еще быстрее съедались, но сначала зерна приходилось не меньше часа отмачивать в известковой воде.

Приготовив завтрак, Бенито оглашал лес зычными криками:

— Arriba! [15]

Поеживаясь от утренней сырой свежести, все усаживались у костра и принимались за еду. Рабочие-индейцы, к зависти Андрея, который никак не мог этому научиться, быстро и ловко завертывали остро наперченную фасоль в горячую лепешку и отправляли в рот, не нуждаясь ни в ложках, ни в вилках. Потом пили кружками крепчайший и густой от обилия сахара кофе.

Неугомонный Бенито успевал тем временем осмотреть каждого мула, смазать им ранки на стертых холках. Навьючивал он груз сам, не доверяя этого важного дела никому и покрикивая на лопоухих упрямцев:

— Vaya! [16]

Он вообще разговаривал с мулами, как с людьми. И порой, потеряв заросшую тропу, обращался к ним за помощью:

— Busca! Oye, busca! [17]

Позавтракав, отправлялись в путь. Снова сверкали мачете, прорубая дорогу. Снова за одежду цеплялись ветви и сыпались с них муравьи и клещи. Снова тучами вились над головой москиты, норовя добраться до тела и заразить человека, осмелившегося вторгнуться в этот дикий мир, губительной лихорадкой.

И когда на третий день они добрались, наконец, до цели своего путешествия, слова Стефенса оправдались еще раз.

— Вот мы и прибыли, — сказал, отдуваясь, профессор.

Андрей посмотрел на него с недоумением. Впереди и вокруг был все тот же лес. Почему же караван остановился?

— Куда прибыли? — спросил неуверенно Андрей, озираясь вокруг.

— В бывший город, в самый его центр, — ответил невозмутимо Альварес и добавил, явно наслаждаясь недоумением Андрея: — Вы же стоите на главной площади. Неужели не видите?

Андрей снова огляделся по сторонам и теперь увидел среди зелени по краям лужайки, на которую они выехали, глыбы белого камня. Они окружали лужайку, как бы очерчивая ее границы. Значит, их установили здесь, в лесной чащобе, человеческие руки…

Неужели когда-то эта лужайка была в самом деле городской площадью?!

За каменными глыбами среди зарослей и древесных стволов тоже что-то белело. Андрей вгляделся пристальнее…

Это был дом, какое-то здание, низкое, приземистое, прямоугольное, словно вросшее в землю. А вон там второе, третье!

Странное чувство охватило на миг Андрея. Это было невероятно, но то, что он видел перед собой, чем-то вдруг напомнило ему… родной Ученый городок! Он не сразу понял, в чем сходство, а потом догадался: так же, как и в Ученом городке, белели среди листвы каменные стены, дома прятались среди леса, хотя и совсем иного, чем дома, — густого, непролазного, насыщенного пахучими влажными испарениями.

И лес этот не был уютным и мирным. Джунгли здесь вторглись, ворвались на городские площади и улицы, густо оплели и задушили дома гибкими лианами, разрушили каменные стены пружинистыми корнями.

Андрей подумал об этом, и сразу минутное сходство с живым, кипучим, деловитым Ученым городком развеялось, пропало, словно наваждение. Теперь он видел лишь то, что в самом деле было перед глазами: остатки полуразрушенных стен, источенные временем и дождями каменные ступени, груды развалин посреди наступающих тропических зарослей.

Рабочие под руководством Франко и Бенито стали разбивать лагерь, а профессор повел Андрея осматривать город.