Джеймс Купер - Хижина на холме Страница 10

— Конечно, волонтеры не устояли перед вами? Майор покраснел и послал в душе Вудса ко всем чертям: так не хотелось ему отвечать на этот вопрос при нем.

— Напрасно вы так дурно думаете о них, — почти шепотом ответил он, — дело было жаркое, потому что они стояли за стеной, а это, вы сами знаете, какое преимущество. Они нас принудили отступить.

— Отступить?

— Да, отступить. Но мы отступили только после того, как исполнили все то, что было приказано. Однако я должен сознаться, что нас сильно теснили, пока мы не получили подкрепление.

— Подкрепление, мой дорогой Роберт?! Твой полк… наш полк не нуждается в подкреплении против всех янки Новой Америки!

Майор не мог не улыбнуться этой преувеличенной гордости капитана; но врожденная правдивость не позволила ему скрыть правду.

— И все-таки мы в нем нуждались. Офицеры, участвовавшие в последней войне, говорили, что не видали такой жаркой схватки. В ней мы потеряли около трехсот человек.

Капитан побледнел и после продолжительного молчания попросил сына подробно рассказать ему, как было дело. Тот повиновался; похвалив волонтеров, он старался смягчить рассказ об отступлении своего полка, видя, как мучительно было старику слушать об этом.

— Результатом этой битвы при Лексингтоне было то, — прибавил майор, оканчивая свой рассказ, — что всю страну охватило страшное волнение, и один Бог знает, чем все это кончится. Когда мы узнали настроение провинций, генерал Гэдж только послал со мной депеши генералу Триону. Трион послал меня к вам. Он думает, что вы не откажетесь действовать в пользу правительства.

— Генерал Трион оказывает мне большую честь, — ответил холодно капитан, — но мое влияние не идет дальше бобрового пруда, и в моем распоряжении всего пятнадцать или двадцать человек рабочих. Ты же честно выполнил свою задачу, и я прошу Бога, чтобы Он помог тебе вернуться благополучно в свой полк.

— Значит, батюшка, вы ничего не имеете против того, что я буду участвовать в этой ссоре и держать сторону правительства, хотя я и родился в колониях? Вы очень обрадовали меня этим.

— Ты будешь исполнять свой долг, но я не пойду против колонистов, несмотря на то что родился в Англии, а не в Америке.

— Неужели это ваше мнение, капитан? — сказал заинтересованный капеллан. — Вы знаете, что по рождению я американец, и мой взгляд на это… но, я не знаю, позволит ли майор мне высказать его…

— Говорите, говорите, господин Вудс, вам нечего бояться, мы ведь старые друзья с вами.

— Я в этом не сомневаюсь. Я должен признаться, меня очень обрадовало известие, что королевские войска отступили перед моими соотечественниками.

— Весьма понятно, что вы рады, что победа осталась за янки; точно так же понятно и разочарование отца, что полк, в котором он сам служил, принужден был отступить.

— Конечно, мой дорогой майор, конечно, мой милый Роберт, все это верно и очень естественно. Я предоставляю капитану Вилугби молиться за успехи королевского войска, а сам я буду просить бога за своих соотечественников.

— Но вы, — возразил капитан, — забываете о короле и правительстве, которые так много сделали для американских колоний. Это все равно что в семейных спорах не позволять отцу разобрать самому, в чем дело.

— Этот вопрос не касается короля. Но если бы он захотел действовать в наших интересах, мы бы повиновались ему.

— Вот странное понятие о своих обязанностях! Если король делает то, что нам хочется, — он наш король; но если нет — мы не признаем его. Я старый солдат, Вудс, и воля короля для меня священна!

Видя, что спор между отцом и Вудсом начинает принимать нежелательное для него направление, Роберт ушел спать, ссылаясь на усталость. Долго еще после его ухода старики спорили, попыхивая своими трубками.

В то время как в библиотеке шел горячий спор, госпожа Вилугби удалилась в свою комнату и жарко молилась там: все, кого так горячо любило ее материнское сердце, были здесь, с нею, и хижина не казалась ей теперь уединенной. Увы! Она не знала еще, какая черная туча собирается над ее родиной, сколько горя придется ей перенести…

В своих комнатах, просто, но с комфортом меблированных, Роберт нашел все в том же виде, как было и в последний его приезд в прошлом году; прибавилось только несколько новых вещиц.

Здесь были даже его игрушки; но серсо, в которое он так любил когда-то играть, теперь красиво было перевязано лентами. «Это, верно, матушка, — подумал Роберт, — позаботилась об этом: она все еще не может отвыкнуть считать меня ребенком. Посмеюсь с ней над этим завтра». Повернувшись к туалетному столику, он увидел корзинку со свертками. Эту корзину с подарками он находил у себя в каждый свой приезд. Он развернул один сверток: в нем были теплые шерстяные чулки.

— Это все мама заботится, чтобы я не простудился. Дюжина рубашек, и на одной из них пришит билетик с именем Беллы. Куда мне столько белья? Если бы я забрал все белье, которое они шьют мне, то мой чемодан не уступил бы генеральскому! А это что? Хорошенький шелковый кошелек и опять с именем Беллы; ничего от Мод. Неужели Мод обо мне позабыла! А это? Ах, какой прекрасный шелковый шарф! Вероятно, это от отца, даже, может быть, один из его прежних, но он совсем новый. Завтра же спрошу об этом. Но странно, что от Мод ничего нет.

Потом молодой человек отложил в сторону свои подарки, поцеловал шарф и — стыдно признаться — не помолившись Богу, лег спать.

Посмотрим теперь, что делается в комнате сестер. Мод, как более живая и проворная, уже разделась, помолилась и, завернувшись в большой платок, с нетерпением ожидала, когда Белла кончит молитву. Едва та поднялась с колен, Мод проговорила:

— Майор, вероятно, уже рассмотрел подарки; я слышу, как ходит он взад и вперед по комнате.

— Да, как вырос Боб! Он очень стал похож на папу, не правда ли?

— Ну, что ты выдумала! Нисколько! Волос он своих не пудрит, как папа, да они у него и гораздо светлее.

— Странно. А мы с мамой сегодня вечером просто поражены были этим сходством и очень рады были этому; ведь папа наш красивый и Боб тоже.

— Они оба могут быть красивыми и быть непохожими. Бесспорно, папа самый красивый старик, какого я только видела, а Боб ничего, так себе. Но разве можно сравнивать двадцатисемилетнего со стариком… Знаешь, Боб меня уверил, что он хорошо теперь играет на флейте.

— Он делает хорошо все, за что ни возьмется. Несколько дней тому назад господин Вудс говорил мне, что он ни разу не встречал мальчика, который так хорошо понимал бы математику, как Боб!

— Я уверена, что и другие также легко могли понимать ее. Это господин Вудс преувеличивает. Я не верю в исключения, дорогая Белла.