Аркадий Фидлер - Маленький Бизон Страница 11

— Жалко, у меня нет ружья. Я бы сразу утихомирил этого щенка!

Воин, приведший нас, резко остановил его, но Ровный Снег заговорил еще громче:

— А что, не смог бы я влепить пулю в него?

Воин подошел к мальчику, закрыл ему рот рукой и грозно прошипел:

— Молчи, сопляк, а то я сейчас свяжу тебя! Оставлю на добычу кроу, если не успокоишься!..

Это помогло. Ровный Снег умолк. Воцарилась тишина.

И тут мы увидели, как первые лошади стали выходить из пролома в загородке. Табун подошел к реке, и лошади спокойно начали пить воду. Уже самый их вид заставлял бешено колотиться наши сердца. Мы хотели что-то делать, нам трудно было усидеть на месте.

После первой группы лошадей появились другие. Но они были уже не так спокойны, к реке подбегали рысью и испуганно ржали. Десяток лошадей, другой… темная масса сбившихся крупов… Топот раздавался все громче, лошади уже мчались, все ускоряя бег…

Тревога! Кто-то в палатке кроу поднял крик. Ему ответили другие голоса. Вражеский лагерь сразу ожил.

До этой минуты тишина царила и на соседних холмах. Внезапно яркая вспышка озарила ночь, и воздух дрогнул от множества выстрелов. Это наши сверху стреляли по вигвамам Рукстона, чтобы облегчить угон лошадей тем, кто находился в котловине. Началась невероятная суматоха. Американцы и некоторые кроу стали отстреливаться. А тем временем лошади уже переправились через реку, подгоняемые нашими воинами.

Нам, мальчишкам, тоже хотелось хоть чем-нибудь отличиться. Мы орали во все горло, посылая врагам проклятия. В ответ пули начали свистеть и над нашими головами. Это еще более подстегнуло нас. Но тут вмешался старый воин.

— Глупцы! — вполголоса крикнул он. — По вашему писку враги узнали, что вы просто молокососы… Глупцы, бегите!

Он бесцеремонно начал хватать нас за шиворот и силком гнать из опасного места. Яростная стрельба не затихала. Мы были уже далеко, но звуки боя все еще долетали и сюда. Матери встретили нас не без тревоги. Их заботу мы воспринимали как посягательство на нашу честь — мы совсем не хотели быть маменькиными сынками. Но мальчишеский протест смягчил сопровождавший нас воин. Он рассказал встревоженным женщинам, как враги открыли усиленный огонь по тому месту, где мы сидели. Моя мать с нежностью посмотрела на меня и сказала:

— Это была твоя первая битва, Маленький Бизон, настоящая битва! Ведь пули свистели возле тебя?

— Да, мать! — подтвердил я, а сердце мое ширилось от сознания собственного геройства.

— Жаль только, что тебе нечем было воевать, да?

— Как это так, мать? Я воевал!

— Воевал?

— Я что было сил кричал: «Подлые трусы, я вам кости поломаю!»

— Ну? И что из этого получилось?

— Ого, получилось очень хорошо!

— Что же?

— От страха они плохо стреляли! Не могли попасть ни в одного из нас. Разве не ясно?

Мать как-то странно и таинственно улыбнулась.

— Ясно одно, — ответила она: — что ты будешь таким же великим говоруном, как и воином…

Чувствовалось, что она чего-то не договаривает. Я посмотрел ей прямо в глаза:

— Ты не веришь мне?

Вместо ответа мать обняла меня и долго прижимала к груди.

После двух бессонных ночей мне страшно захотелось спать. Так хорошо было у материнской груди, что сон совсем сморил меня, но я преодолел его и мужественно вырвался из ее объятий.

Пригнали добытых лошадей. Они уже были спутаны и не могли убежать. Мы насчитали их больше сорока. Но оказалось, что это не наши лошади, да и вообще это была только незначительная часть табуна, находившегося в лагере кроу. Предусмотрительный враг за первой загородкой устроил вторую, побольше; в ней и содержались лошади Раскатистого Грома. Увы, наши воины этого не знали, и в их руки попали только сорок голов, оказавшихся во внешнем загоне. Но нас устраивала и эта добыча, тем более что лошади оказались неплохими.

Было еще темно и далеко до рассвета. Вернулись воины, которые вели огонь с холмов. Их переправа через реку была нелегкой; они хотели поджечь вражеский лагерь, но противник держался крепко и не допустил этого. Зато в качестве трофеев наши принесли двух убитых американцев, одного павшего кроу и одного тяжелораненого, который через час умер. Пока раненый находился в сознании, Два Броска старался выпытать у него побольше сведений. То, что он узнал, вызвало общее возмущение.

Оказывается, кроу вначале и не думали выступать против нас. Рукстон долго уговаривал их — обещал, грозил, спаивал, — и в конце концов они уступили ему. Кроу согласились выкрасть для него наших лошадей, которых он хотел продать, как мы и предполагали, в форте Бентон. Итак, кроу были только орудием, а он, Рукстон, — злым духом и источником стольких несчастий.

С нашей стороны никто не погиб, но несколько человек получили легкие ранения. Наш шаман Белый Волк тоже был ранен и не совсем обычно. Пуля попала ему в самую грудь, но даже не поцарапала тела: она ударила в роговой черепаший панцирь, который шаман носил на груди. Панцирь только треснул. Однако сильный удар в грудь вызвал у Белого Волка кровотечение изо рта, и оно продолжалось несколько часов.

От нашего временного лагеря до стоянки врага было всего пять километров. Наша группа не ожидала никакого нападения со стороны ошеломленных кроу, но осторожность требовала, чтобы мы поскорее уходили отсюда. Все уже было готово к походу. И вдруг кто-то заметил, что нет одного из лучших наших воинов, Ночного Орла. Он был в отряде, который с холмов стрелял по врагу, а потом вместе с другими старался поджечь лагерь кроу. В последний раз его видели у реки. С того момента он исчез.

До рассвета оставалось еще несколько часов. Вождь Шествующая Душа приказал дожидаться: а вдруг Ночной Орел еще вернется? Но он не возвращался.

Весь лагерь ждал в угрюмом молчании. Время уходило. Все решили, что Ночной Орел убит и тело его лежит где-нибудь вблизи вражеского лагеря. Возникли всякие догадки и предположения. Старые воины собрались вместе и о чем-то стали совещаться. Потом плотной враждебной толпой они двинулись к Белому Волку.

Белый Волк все еще сидел на земле. Кровь, не останавливаясь, сочилась из его рта. Воины окружили его, и один из них гневно сказал:

— Белый Волк, ты был великим шаманом! Ты поклялся нам, что мы поразим восемь врагов, а их погибло только четыре.

Белый Волк должен был сплюнуть кровь, чтобы ответить. Он сказал хриплым голосом:

— Откуда ты знаешь, что их погибло только четыре?

— Можешь пойти в кусты и посмотреть. Они лежат там. Больше четырех не насчитаешь…

— А откуда тебе ведомо, что в лагере врага не лежат еще четыре?

На это трудно ответить. Воин уже мягче произнес: