Карл Май - На Диком Западе Страница 12

— Почему Черный Олень замолчал?

Вождь опустил голову и долго безмолвно смотрел перед собой.

— Теперь Токви-Тэй видит, что его надежда на новую победу тщетна, — продолжал Разящая Рука, — и тем не менее я повторяю свое предложение. Я немедленно отпущу вас, если вы дадите мне слово, что белые пленники будут освобождены.

— Нет, мы умрем! — воскликнул вождь.

— Так вы умрете напрасно, потому что мы, несмотря на вашу смерть, все-таки освободим пленников.

— Да, может быть, это вам и удастся, ибо Маниту, по-видимому, оставил нас. Если бы он не поразил нас глухотой и слепотой, то бледнолицым, которые не имеют имен, не удалось бы схватить вождя шошонов. Если Токви-Тэй был бы побежден Нон-Пай-Кламой или другим каким-нибудь знаменитым охотником, то он мог бы еще утешиться. Но вы — собаки, у которых нет хозяина. Я не хочу милости из ваших рук.

— А мы не хотим вашей крови, — отвечал Разящая Рука. — Мы отправились в поход не для того, чтобы истреблять храбрых воинов шошонов, но чтобы наказать собак оглала. Если вы не захотите возвратить свободу нашим товарищам, то мы не последуем вашему примеру. Мы позволяем вам возвратиться в ваши вигвамы.

Он встал, подошел к вождю и развязал ремень, которым тот был связан. Он знал, что затеял рискованную игру, но он был знатоком Запада и его обитателей и был убежден, что выиграет игру.

При виде такого великодушия, вождь потерял все свое самообладание. Образ действий этого белого казался ему совершенно непонятным и бессмысленным. Он возвращал своим врагам свободу, даже не получив взамен свободы своих друзей.

Разящая Рука подошел к Москиту и развязал его.

Черный Олень не мог опомниться от изумления. Рука его невольно потянулась к поясу, за которым торчал нож. Лицо его осветилось какой-то дикой радостью.

— Токви-Тэй умрет, но прежде пошлет вперед душу своего сына.

Выхватив из-за пояса нож, он подскочил к сыну и занес руку, чтобы ударить его в сердце и затем убить себя. Москит не двинул ни одним членом. Он готов был принять смертоносный удар от руки своего отца.

— Токви-Тэй! — раздался позади вождя чей-то голос.

С поднятой рукой Токви-Тэй обернулся. Перед ним стоял вождь апачей.

Рука шошона опустилась сама собой.

— Виннету!.. — произнес он.

— Разве вождь шошонов считает меня за безымянную собаку?

— Кто смеет сказать это?! — отвечал Черный Олень.

— Разве он не назвал безымянными собаками тех, кто взял его в плен?

Нож выпал из рук шошона: истина начала понемногу открываться ему.

— Так победитель Виннету?

— Нет, не он, а его белый брат. Он показал на Разящую Руку.

— Уф, уф, уф! — вырвалось у Черного Оленя. — У Виннету есть только один белый, которого он называет своим братом. Неужели глаза Черного Оленя имеют удовольствие видеть здесь Нон-Пай-Кламу, самого знаменитого из белых охотников?

— Тот, кто одолел Черного Оленя, не мог быть безымянной собакой! Разве мой краснокожий брат — ночная сова, которую без всякого труда можно поймать в ее собственном гнезде? Брат мой — знаменитый охотник и воин, и тот, кто похитил его из собственного вигвама, должен быть героем, носящим громкое имя.

Шошон ударил себя по лбу и сказал:

— У Токви-Тэя была голова, но в ней не было мыслей.

— Теперь пусть мой брат скажет, должен ли он умереть, когда он знает, что его победитель — Разящая Рука.

— Нет, — без колебаний ответил Черный Олень, — он может жить.

— Да, потому что он доказал, что в груди его бьется не робкое сердце, ибо он не хотел пощады от руки врага. Разящая Рука повалил одним ударом кулака Мог-Ава. Разве это позор для молодого храброго воина?

— Нет, он может жить.

— Разве мой брат не знает, что Разящая Рука и Виннету — друзья всех храбрых краснокожих воинов?

— Да, Токви-Тэй это знает.

— Так пусть он выбирает, будет он нашим братом или врагом? Если он желает быть нашим братом, то его враги будут нашими врагами; если он этого не желает, то мы правда отпустим на свободу его, его сына и разведчиков, но прольется много крови из-за обоих белых пленников, и жены шошонов закроют свои лица и будут петь надгробные причитания в каждом вигваме и у каждого костра. Виннету кончил.

В продолжение нескольких минут царило молчание. Личность и речь апача произвели на индейцев сильное впечатление. Наконец Токви-Тэй наклонился, поднял нож, который у него выпал раньше, воткнул его лезвием в землю по самую рукоятку и сказал:

— Как скрылось острие этого ножа, так пусть исчезнет всякая вражда между сыновьями шошонов и храбрыми воинами, среди которых они теперь находятся.

Затем, вытащив нож из земли и подняв его острием вверх, продолжал:

— И пусть дружба шошонов и их братьев будет подобна этому ножу, и пусть поразит он всех, кто осмелится идти против них. Клянусь!

— Клянусь, клянусь! — раздалось кругом.

— Брат мой не пожалеет о своем выборе, — сказал Разящая Рука, — здесь он видит перед собой Дэви-Хонскэ, знаменитого охотника. Известны ли ему имена бледнолицых пленников?

— Нет.

— Это Джемми-Петатше с Хромым Фрэнком, товарищем Мато-Пока, Грозы Медведей.

— Мато-Пока! — воскликнул с изумлением шошон — Почему они не сказали об этом Черному Оленю? Разве Мато-Пока не брат шошонам? Разве он не спас ему жизнь, когда его преследовали оглала?

— Он спас тебе жизнь? Ну, так знай, что перед тобой Мартин, его сын, и Боб, его верный слуга. Они едут на выручку его, и мы сопровождаем их, ибо Мато-Пока, Гроза Медведей, вместе с пятью товарищами попал в лапы оглала и должен умереть.

Токви-Тэй бросил на землю нож, который держал в руке, наступил на него ногой и воскликнул:

— Как, собаки оглала хотят замучить Мато-Пока? Сколько их?

— Пятьдесять шесть.

— Если бы их было даже тысяча, то все равно они погибнут. Где они?

— Они в горах Желтой реки, там, где находится могила Храброго Бизона.

— Пусть братья мои следуют за мной в лагерь моих воинов. Там мы выкурим трубку мира и обсудим с воинами вокруг Костра Советов, каким образом скорее всего догнать собак оглала.

Затушив костер, все начали ощупью спускаться обратно, ведя за собой лошадей. Достигнув подножия холма, Токви-Тэй приложил обе руки ко рту и закричал во всю силу своих легких:

— Куп, куп, куп-вака![1]

Эхо подхватило этот крик и донесло до ушей шошонов, ибо в ответ послышались громкие голоса.

— Ханг-па?[2] — раздался громкий окрик из котловины.

— Мог-Ав, Мог-Ав! — отвечал сын вождя.

Шошоны отвечали радостными возгласами, а через минуту вспыхнуло пламя вновь разгоревшегося костра. Шошоны были крайне изумлены, когда увидели Черного Оленя в сопровождении группы белых, но ничем не показали своего удивления. Только старый воин, который заменял Токви-Тэя в его отсутствие, вышел ему навстречу и сказал: