Джеймс Купер - Прогалины в дубровах, или Охотник за пчелами Страница 12

— Это хорошо? — серьезно спросил чиппева. — Это скажет правду — теперь веришь?

Бурдон схватил руку индейца и крепко ее пожал. Затем он сказал сердечно и откровенно, как человек, который победил все сомнения:

— Теперь буду верить всему, что ты скажешь, чиппева. Письмо написал офицер, и я вижу, что ты на нашей стороне.

Однако же ты поначалу вел такую хитрую игру, что я никак не мог понять, кто ты таков. Поговорим про потаватоми — как ты считаешь, он друг или враг?

— Враг — возьмет твой скальп — возьмет мой скальп, в любую минуту — только не достанет его. Он взял пояс из Монреаля, и пояс очень ему хорош, нравится.

— А как полагаешь, куда он идет? Насколько я понял из твоих слов, ваши тропы сошлись примерно в миле отсюда. Вы встретились как друзья?

— Да, друзья — но спрашиваешь очень много — много похож на сквоnote 38 — спроси один раз, потом слушай ответ.

— Ты прав — я буду помнить, что индеец любит делать одно дело, потом — другое. Ну, так куда он идет, по-твоему?

— Не знаю — могу угадать — думаю, идет к Черному Дрозду.

— А где Черный Дрозд и что он задумал?

— Опять два вопроса, да? — возразил чиппева с улыбкой, показывая, в знак упрека, два пальца. — Черный Дрозд на тропе войны; воин идет по тропе, он берет скальп, когда может.

— Да где же он найдет врагов? В наших местах белых почти нет, разве что захожий торговец, или трапперnote 39, или охотник на пчел, или «вояжер».

— Его скальп берет; в войну всякий скальп хорош. Там в Монреале не разбирают. Что скажешь про гарнизон в Чикаго?

— Значит, ты думаешь, что Черный Дрозд двинется на Чикаго. В таком случае, чиппева, тебе надо обогнать потаватоми, добраться до поста и вовремя предупредить об опасности.

— Иду: только съем завтрак. Прямо идти не могу, потаватоми увидит след мокасина; надо сбить его со следа.

— Чистая правда; но я полагаю, что тебе ничего не стоит сбить его со следа не раз и не два, если понадобится.

В этот момент на пороге хижины появился Гершом Уоринг, зевая во весь рот, как гончий пес, и потягиваясь, словно сон его разморил. Увидев его, индеец сделал предостерегающий жест и произнес вполголоса:

— Его сердце как — янки или англичанин? — любит Монреаль, да? Скальп сильно хорош! Любит король Георг, а?

— Надеюсь, что нет, хотя не уверен. Но этот бледнолицый мало стоит, все равно, на чьей он стороне. С него и скальп — снимать не стоит, он не нужен ни англичанам, ни американцам.

— Можно продать в Монреале — ты лучше берегись потаватоми. Мне этот индей не нравится сильно.

— Ладно, побережемся; да вот и он сам; кажется, готов приняться за завтрак — и поскорее в путь.

Во время описанного разговора Бурдон колдовал над своими кухонными горшками и успел разогреть всю еду, которая могла бы удовлетворить потребности его гостей. Через несколько минут они спокойно завтракали, причем Гершом успел хлебнуть из своей фляжки в сторонке, как он думал, незаметно для других. Сделал он это не столько по скупости, сколько из опасения, что ему не хватит запасов напитка, в некоторой мере ставшего необходимым, пока он не вернется к бочкам, хранившимся в его хижине на берегу озера.

Завтрак проходил в почти полном молчании; ведь привычка украшать свои трапезы беседой — это плод цивилизации. Когда все встали из-за стола и стало ясно, что индейцы готовы отправиться в путь, потаватоми подошел к Бурдону и протянул ему руку.

— Бладарю, — сказал он, по-своему сокращая длинное слово, — ужин хорош, сон хорош, завтрак хорош. Теперь иду. Бладарю — когда друг придет деревню потаватоми, вигвам хорош, двери нет.

— Я тебя тоже благодарю, Большой Лось, — если будешь скоро проходить этой дорогой, я надеюсь, зайдешь в мою шэнти и возьмешь все, что тебе нужно, если я отлучусь на охоту. Желаю тебе удачи и счастливого возвращения домой.

Затем потаватоми обернулся и сунул руку остальным, распрощавшись с каждым с видимым дружелюбием. Бортник заметил, что индейцы не сказали друг другу ни слова о том, какой тропой пойдут, но каждый, судя по всему, собирался идти своей дорогой, не нуждаясь в спутнике.

Первым ушел Большой Лось. Распрощавшись, потаватоми взял винтовку на сгиб локтя, ощупал свой пояс, словно поправляя его, немного одернул легкий летний наряд и отправился на юг, через прогалины и почти столь же открытые взгляду рощицы, двигаясь с уверенностью, словно его вел инстинкт.

— Идет, как пчела к улью, — заметил Бурдон, когда статная фигура старого дикаря скрылась наконец за стволами деревьев. — По прямой к реке Сент-Джозеф, где он скоро и окажется среди друзей и родных, не сомневаюсь. Что, чиппева, пора и тебе в дорогу, а?

— Теперь пора, — дружески согласился Быстрокрылый Голубь, — скоро приду, поем еще меду — принесу сладкие новости, думаю — здесь Канады нету, — указывая пальцем на свое сердце, — здесь все янки.

— Доброго пути, чиппева, храни тебя Бог. Лето нам предстоит неспокойное, и я еще надеюсь услышать твое имя в военное время — как имя вождя, не знающего страха.

Быстрокрылый взмахнул рукой, бросил взгляд, в котором дружелюбие смешалось с пренебрежением, в сторону Склада Виски и стремительно двинулся в путь. Двое белых, оставшиеся у курящегося очага, заметили, что он выбрал направление к озеру, почти под прямым углом к выбранному потаватоми. Они заодно обратили внимание, что молодой индеец движется едва ли не вдвое быстрее, чем пожилой его соплеменник. Не прошло и трех минут, как он уже скрылся в одной из «дубров», хотя ему пришлось пересечь широкую прогалину, прежде чем он добрался до рощицы.

Бортник остался теперь наедине с последним из сотрапезников, человеком своей расы и цвета кожи. Это был наименее желанный из трех его гостей; однако гость в лесной глуши — священная особа, даже у дикарей; нечего было и думать отделаться от него. Гершом не выказывал намерения покидать эти места, поэтому Бурдон занялся повседневными делами с такой аккуратностью и спокойствием, словно рядом никого не было. Прежде всего ему предстояло принести домой мед, найденный прошлым вечером; дело это было нелегкое, если принять во внимание расстояние и большое количество добытого меда. Но у бортника были и сноровка и опыт, и он стал готовиться к походу. Гершом предложил свою помощь, так что они работали, по всей видимости, в полном дружеском согласии.

Каламазу — извилистая речка, но от того места, где Бурдон построил свою хижину, до места ярдах в ста от поваленного дерева, где гнездились пчелы, она хоть и с поворотами, но доходила. Бен, естественно, воспользовался этим обстоятельством и переправил свое каноэ к дереву, намереваясь использовать его для перевозки меда. Проверив для начала, все ли в порядке в шэнти и вокруг, они с Гершомом сели в лодку, запасшись четырьмя стволами огнестрельного оружия; впрочем, одним из них была двустволка, или, как говорят на Западе, «дробовик». Но перед тем, как оставить свое жилье, бортник подошел к большой конуре из круглых бревен и выпустил оттуда громадного могучего мастиффаnote 40. Между собакой и ее хозяином существовало полнейшее взаимопонимание: со времени своего возвращения хозяин не раз навещал друга в его заточении, кормил и ласкал его. Великолепное животное, вне себя от счастья, оказавшись на свободе, носилось вокруг и прыгало возле хозяина, стараясь выказать свою радость и благодарность. И в конуре о нем заботились, и заботились отменно; но свободу ничем не заменишь, касается это человека или животного, личности или общества.