Джеймс Шульц - Ловец орлов Страница 14

Затем сообщили они мне новости хорошие и плохие. Вечером вернулись в лагерь охотники и принесли скальп моего врага. Человек, сбросивший с гор две каменные глыбы, оказался индейцем из племени снейк; они узнали это по повязке из меха и перьев. Когда они подкрались к нему, он сдирал шкуру с моего медведя, и отрывая куски мяса, поедал их сырыми. Несомненно, он видел, как я отправился в обратный путь, и воспользовался моим уходом, чтобы завладеть шкурой, а также одеялом, которое я оставил в пещере. Наши охотники убили его и сняли скальп. Я обрадовался этому известию. Скоро бабушка сообщила мне еще одну новость: хотя Длинный Волк хвастал, что пойдет ловить орлов, но в последнюю минуту струсил. Вместо того чтобы засесть в ловушку, он поехал в форт белых, обменял лошадь на виски и напившись ввязался там в драку. Его избили, и в лагерь он вернулся чуть живой.

Солнце высоко стояло на небе, когда я проснулся и, завернувшись в одеяло, побежал к реке. На берегу я увидел приятелей, мальчиков моих лет. Несколько дней назад они играли и шутили со мной, а сейчас приветствовали меня робко, словно впервые увидели. Я понял, что их смущает: всему лагерю стало известно, что я постился и совершил подвиг: убил большого медведя.

Теперь эти подростки уже не смотрели на меня, как на товарища. Они относились ко мне почтительно, и я порадовался этому, хотя в глубине души жалел, что не могу принимать участия в их играх.

Синуски и Нипока прыгнули в воду вслед за мной и, выкупавшись, вылезли на берег. Волчонок никого к себе не подпускал, кроме меня; боялся он даже моей матери, которая давала ему есть, а на бабушку сердито ворчал. Любил он меня одного, и эта мысль доставляла мне утешение.

Когда я вылез из воды, мои товарищи уже ушли. Одевшись я поспешил домой. Проходя мимо вигвамов клана «Никогда не Смеется», я услышал пение знахаря, который врачевал какого-то больного. Но я не обратил на это внимания и даже не задал себе вопроса, кто может быть болен.

Когда я вошел в наш вигвам, мать сказала, что Красные Крылья присылал за мной. Я побежал к нему; мне хотелось поделиться моими сомнениями. Он усадил меня на ложе и приказал жене, «сидящей рядом с ним», дать нам поесть. Я всматривался в его спокойное умное лицо, и легче становилось у меня на душе. Пока мы ели, я рассказывал ему о встрече с медведем и о враге, скрывавшемся на вершине горы. Когда женщины убрали посуду, он приказал им всем покинуть вигвам. Как только опустилась за ними занавеска, он повернулся ко мне и сказал:

— Ну, вот мы и одни. Говори, что видел ты во сне.

Я описал ему «древнего ворона», рассказал, как на моих глазах птица превратилась в человека. Когда я умолк, старик захлопал в ладоши и воскликнул:

— Моя надежда оправдалась! Я был уверен, что на склоне Красной горы ты увидишь вещий сон. Как я рад, что «древний ворон» согласился быть твоим тайным помощником! Теперь никакой враг тебе не страшен.

Вдруг в вигвам вбежала какая-то старуха и, упав на колени, захныкала:

— Хаи-йю, Красные Крылья! О великий жрец Солнца! Сжалься над моим внуком, Длинным Волком! Пожалей и меня, его бабушку! Он болен! О, как он страдает! Мы просим тебя прийти и помочь ему!

— Женщина, какая болезнь поразила Длинного Волка? — спросил Красные Крылья.

— Его избили в драке, — простонала она. — Вчера он поехал к белым, напился огненной воды. Лицо его распухло. Он ничего не видит. И кашляет он кровью. Красная Шкура лечит его травами и поет священные песни, но ему становится все хуже и хуже. Приди и помоги ему! Тебе известны все целебные травы.

— Женщина, — сурово сказал старик, — твой внук высмеивал наши нравы и обычаи, смеялся над всеми нами. Белые научили его пить, и он водил с ними дружбу. По своей воле вступил он на тропу белых людей, и за это наказан. Я не пойду к нему. Ступай!

Старуха посмотрела ему в лицо, поднялась с колен и, рыдая, вышла. А мне стало жаль и ее и Длинного Волка. О, если бы старик попытался ему помочь!

Дважды в течение дня заходил я к Красным Крыльям и каждый раз заставал у него гостей. Как медленно тянулось время! Я ждал, что старик скажет мне: «Теперь ты можешь ловить орлов!» Мне хотелось подняться на какую-нибудь высокую гору и вырыть яму для ловушки. Тяжело было сидеть сложа руки, когда я горел желанием приняться за работу. Я прислушивался к песням, доносившимся из вигвама Длинного Волка; старый знахарь Красная Шкура врачевал больного. Я узнал от женщин, что все жрецы Солнца отказались лечить Длинного Волка, а из всех знахарей, мужчин и женщин, один только Красная Шкура пытался ему помочь.

На закате солнца гости Красных Крыльев разошлись по своим вигвамам, а я поспешил к старику.

— Я хочу ловить орлов, — сказал я. — Укажи мне место, и завтра же я начну рыть яму.

Он улыбнулся, покачал головой и ответил:

— Нет, не завтра, сын мой! Не завтра, а, быть может, через несколько месяцев.

— Но я уже видел вещий сон! У меня есть помощник — древний ворон! — воскликнул я. Знаком он приказал мне молчать.

— Ответь мне на вопрос, — сказал он: — кто носит орлиные перья и почему?

— Мужчины носят их. Потому что перья красивы.

— Перья некоторых горных и водных птиц еще красивее, но ими никто себя не украшает. Мужчины надевают военные головные уборы из орлиных перьев и этими перьями украшают щиты, потому что орел — самая смелая птица, священная птица, которую возлюбило Солнце. И перья ее являются символом храбрости. Вот почему только смелые люди, сражавшиеся с врагами и совершившие много подвигов, могут быть ловцами орлов.

— Но я тоже совершил подвиг! Разве я не убил медведя?

— Для ловца орлов мало совершить один подвиг! Я напомню о данном тобою обещании: ты сказал, что не свернешь с тропы, которую я тебе укажу, если соглашусь быть твоим помощником.

— Да, это мои слова, и я могу их повторить, — ответил я.

— Хорошо сказано, сын мой! Я еще не знаю, хватит ли у тебя мужества и сил стать ловцом птиц, парящих в синеве. Сначала ты должен пойти на войну и, сражаясь с нашими врагами, совершить хотя бы один подвиг, — закончил он, и, махнув рукой, дал мне понять, что я могу идти.

— Красные Крылья говорит, что я должен пойти на войну, — сказал я матери, вернувшись в наш вигвам.

— О нет! Не сейчас, сын мой! Позднее! Через две-три зимы…

— Конечно, он должен идти на войну, как только вождь какого-нибудь военного отряда согласится его принять и назначить носителем своей трубки, — вмешалась бабушка.

Мать ни слова ей не ответила, но, приготовляя нам ужин, тихонько плакала.

Я всегда знал, что рано или поздно пойду на войну. Все юноши об этом мечтали, все, за исключением трусов. Был в нашем лагере один трусливый человек, от которого отказалась родная семья. Вожди заставили его носить женское платье и исполнять женскую работу. Жалкое влачил он существование.