Ночь над прерией - Вельскопф-Генрих Лизелотта Страница 16

Дом, куда вошла Квини, представлял собой небольшой квадратный бревенчатый сруб, состоящий из единственного помещения. Это была обычная постройка старых резерваций. Одним взглядом Квини охватила всю внутренность дома. Слева от входа две постели — покрытые шерстяными одеялами деревянные топчаны. Между топчанами — стол. На стенах, на крючках, развешана одежда. Посреди помещения стояла небольшая железная печка, служившая также плитой. Труба ее поднималась сквозь крышу наружу. На полочке — керосиновая лампа, в углу — отслуживший свое холодильник. Старое одеяло было наброшено на какие-то предметы, природу которых было не определить. И напоследок Квини обнаружила еще два охотничьих ружья.

В качестве угощения к столу был подан фазан, подстреленный стариком и им же превосходно приготовленный. Старый Кинг был горд и радовался, что может угостить невестку и продемонстрировать свое кулинарное искусство.

— Ты можешь здесь распоряжаться, как хозяйка, — сказал он после обеда. — Я уже кое-что слышал. Вы правильно поступили. Никто никогда не сможет доказать, что он, — старик кивнул в сторону сына, — убил Гарольда. Вы не давайте себя запугать и не отступайте от своих слов.

Квини посмотрела на своего мужа.

— Я не убивал Гарольда.

Старик удовлетворенно улыбнулся:

— Хорошо, хорошо, мой сын.

Квини воздержалась от разговора. Она убрала со стола. Отложила отдельно кости фазана, из которых можно было еще что-нибудь приготовить, и принялась за уборку помещения. Веник был свежий.

— Это я для тебя, — сказал старик. — Я слышал, какая чистота у вас в школе, и подумал, что тебе захочется, чтобы и здесь было чисто. Но пройдет, пожалуй, несколько дней, а то и недель, пока ты наведешь порядок, ведь двое мужчин всегда что-нибудь приносят с собой. Впрочем, вода совсем близко.

Квини не заставила повторять ей это второй раз. Она вышла наружу, с ней вышел и Стоунхорн, и оба принялись собирать ведра, в которых еще можно было принести воду.

— Ближайший колодец на той стороне, у Бута, — заметил Стоунхорн, — но мы туда не пойдем.

Он пошел вдоль склона, однако не так быстро, как ему обычно позволяли его длинные ноги, и Квини последовала за ним.

К вечеру ветер посвежел. Трава клонилась под его порывами. На заброшенном кладбище, расположенном неподалеку от дома Кингов, длинная, уже пожелтевшая трава прижималась к покосившимся деревянным крестам. И только толстый, слегка изогнутый шест, на котором висели перья, стоял совсем прямо. Так у индейцев обозначалась могила вождя. Там, где он стоял, была земля индейцев. Даже если он стоял на могиле.

Тачина задумалась: кто нашел здесь последнее прибежище, свою последнюю типи?

Розовый свет заката сиял над Белыми скалами. На склон долины, по которому шли Стоунхорн и Квини, легли тени. Джо ускорил шаг. Вероятно, колодец был еще далеко. Но Квини это не смущало. Они были вдвоем. Ветер доносил аромат отстоящих за сотни миль лугов, запах белых роз, смолы и далеких лесов. Стоунхорн вел ее постепенно наискось вниз, и через час они были у колодца. Они тут оказались не одни. Другие семьи тоже издалека приходили сюда. Это место, вероятно, служило и для обмена новостями, но Стоунхорн был не склонен вступать в разговоры, а Квини была вежлива, но сдержанна. Когда с наполненными ведрами они направились в обратный путь, Стоунхорн сказал:

— Нам надо автомобиль или хотя бы мешки для воды, которые можно бы навьючить на лошадь. Не можешь же ты постоянно сюда таскаться!

— Но раньше-то вы так и делали?

— Да, но нам не требовалось столько воды, и потом, меня чаще всего не бывало дома.

Обратный путь с ношей был труден и занял значительно больше времени.

У дома их снова с лаем встретили голодные собаки. Ночное небо было чисто, и звезды сияли над темной прерией и белыми утесами. Шоссе в долине словно вымерло.

Отец еще не спал и зажег керосиновую лампу. Выражение его лица несколько изменилось, но Квини, которая его еще так мало знала, не могла сказать как. В одежде и сапогах он улегся на постель.

— Что вы думаете делать дальше? — спросил он сына.

— Квини купила себе кобылу. Я хочу заняться разведением коней. Квини хочет еще завести кур и одну или две овцы. Теперь, когда она с нами, мы можем посадить что-нибудь из овощей и, может быть, немного картофеля. Она в этом разбирается, приходилось дома заниматься. Все, что она заработает своими картинами, мы вложим в лошадей. Цены на коней для родео растут. Мы заведем корову или несколько коров. Как только у нас будут деньги, возьмем в аренду землю.

Старик как-то странно засмеялся.

— Картинками она заработает деньги?

— Я тебе уже говорил.

— Тогда пусть лучше заканчивает школу и рисует побольше картин, вместо того чтобы возиться с овощами. Овцы! Когда это здесь слышали об овцах! Ты поглупел, что ли?!

— Ну, не стоит сейчас из-за этого пререкаться. Квини, конечно, надо закончить школу. Пока я позабочусь о лошадях. Все остальное — не раньше будущего лета, когда она покончит со школой.

Стоунхорн разлегся на второй постели, так же как и отец — в одежде и обуви. Дверь осталась открытой. Квини прислонилась к косяку и дышала свежим воздухом. Ночью, когда закрывают дверь, в таких домах обычно бывает душно, а Квини претил запах далеко не чистых одеял. Пока можно было, она хотела надышаться вечерним воздухом и заодно проветрить эту хибару. Так всегда делала дома ее мать. На какой-то миг Квини вспомнила о маленьких сестрах, которые уже давно спят со своей бабушкой в гнездышке из одеял. Вспоминают ли они о своей старшей сестре?

Мысли Квини снова вернулись к действительности. Она слышала, как старый Кинг что-то жевал, словно жевательный табак.

— Что ты там говорил о лошадях? — спросил он сына.

— Что думаю ими заняться.

— Ты никогда прежде об этом не думал. Где же они будут пастись?

— Где? Здесь, на нашем лугу.

— Хм…

Стоунхорн, так же как и Квини, с удивлением посмотрел на отца.

— Ты думаешь, что травы хватит и на зиму? — спросил опять старик.

— На зиму, может быть, и не хватит, потому что земли у нас мало. Пожалуй, придется подкупить сена и овса.

— Этим нежным животным требуется овес?

— Ты думаешь, что жеребцам полагается есть брюкву?

— А твоему отцу, а?..

— Ну, так же как и мне.

После этих слов на какое-то время стало тихо. По лицу старика было видно, что он что-то обдумывал и разговор не был закончен.

Какой-то страх закрался в душу Квини: в этом уединенном маленьком доме было совершено убийство… здесь мать Стоунхорна убила своего свекра… здесь она дала своему ребенку имя Стоунхорн, потому что он выдержал побои деда.

Квини неподвижно стояла в проеме двери. Ей еще не хотелось ложиться спать.

— Луг больше не принадлежит нам, — произнес наконец старик. — Я его сдал в аренду.

Стоунхорна жизнь приучила владеть собой.

— Кому ты его сдал в аренду?

— А кому я мог его сдать? В долине только один человек, который обрабатывает землю и платит аренду, — Айзек Бут.

— Та-ак. Айзек Бут! Ему ты предоставил наши пастбища. На какой срок?

— На десять лет.

Старик оставался лежать на своем грязном одеяле.

— Что ты получаешь за это?

— Доллар за акр в год, как и все.

— Значит, сто шестьдесят долларов в год. Что же ты будешь делать с деньгами?

— Не твое дело. Земля пока еще моя и деньги мои! — заорал старик. — У тебя есть художница, которая тебе платит!

Стоунхорн плюнул отцу в лицо.

Старик вскочил на ноги. Сын отрезал ему путь к ружью и к тем предметам, что лежали, покрытые одеялом.

Квини оставалась неподвижно стоять у двери; если бы она и захотела пошевелиться, то не смогла бы.

— Ты опять напился! — крикнул Стоунхорн отцу.

Выражение лица старого Кинга стало зловещим.

— Я все же нашел ее, Джо. Мне не нужна ваша вода! У меня есть другая вода! — Он принялся хохотать. — Не хочешь ли ты, дорогой, и сам выпить? Тогда прочь с дороги! У меня найдется еще и для тебя…