Ориноко - Фидлер Аркадий Страница 18

Спустя минуту, показавшуюся мне вечностью, змея медленно распрямилась и поползла. Я чувствовал скользкое ее тело и напрягал всю силу воли, чтобы не дрогнуть. Наконец змея сползла с моего живота, но не отдалилась, а медленно двинулась вдоль моего тела, потом даже обвилась вокруг ноги у щиколотки и так замерла на несколько минут. Я выдержал и это, и змея наконец соскользнула с моего ложа.

Наконец можно было перевести дух. Холодный пот струился по моему телу. Прошло немало времени, прежде чем снова стала нормально пульсировать кровь и ко мне вернулась способность здраво мыслить.

Все это происходило в кромешной тьме. Непосредственная опасность мне уже не грозила, но я знал, что еще не избавился от нее. Змея находилась где-то рядом, быть может, притаилась всего в нескольких дюймах от меня. Я все еще не отваживался не только пошевельнуться, но даже крикнуть друзьям, спавшим в гамаках.

Так в полной неподвижности я провел несколько часов, пока не наступил рассвет. Когда первые проблески стали проникать сквозь щели в хижину, рассеивая тьму, я внимательно осмотрелся по сторонам. Змеи нигде не было видно. Я разбудил друзей и рассказал им о случившемся.

Обыскав в хижине все углы, мы наконец нашли ее. Укрылась она недалеко

— среди ветвей под моим ложем. Это оказалась на редкость ядовитая и злобная змея. Едва мы ее обнаружили, она бросилась на нас. Потребовался мгновенный и точный удар палкой, чтобы ее обезвредить.

Над моим ложем в тростниковой стене виднелась дыра — красноречивая улика.

Итак, это уже явное покушение на мою жизнь. Все поняли серьезность положения и необходимость более решительной, чем прежде, защиты. Теперь никто не противился тому, чтобы выставлять на ночь охрану и стрелять в непрошеных гостей.

— Я буду караулить! — первым вызвался Арасибо.

Глаза его горели ненавистью.

— Будем дежурить все по очереди! — возразил Арнак.

— Я — первый! Я — в эту ночь! — стоял на своем хромой.

На ночь я подготовил для него ружье, заряженное картечью, и велел стрелять не ближе чем на тридцать шагов, а чтобы не убить случайно кого-нибудь из своих, прежде окликнуть и убедиться, кто идет.

— Я узнаю, кто идет! — буркнул Арасибо.

Вечером мы предупредили ближайших соседей, чтобы они не подходили ночью к нашей хижине и к тропе, ведущей от нас в лес.

Около полуночи нас разбудил грохот выстрела. Мы выскочили во двор. Арасибо крикнул, что стрелял в кравшегося человека.

— Ты окликнул его? — спросил я.

— Зачем? Это был враг!

Мы быстро зажгли факелы и побежали к тому месту, на которое указывал Арасибо. Там никого не было. Страж наш либо промахнулся, либо только ранил врага, а быть может, ему и вообще все померещилось.

Утром, едва наступил рассвет, мы еще раз обследовали это место и теперь с успехом: сразу же обнаружили следы крови. Арасибо торжествовал. Крови было много.

Выстрел Арасибо дал блестящие результаты и, похоже, испугал злых духов. Нашествие змей прекратилось, в темноте никто уже не нарушал нашего покоя, и мы напрасно караулили по ночам. Через несколько дней индейцы хотели отказаться от дежурств, но я этому воспротивился и в конце концов настоял на своем: началась сухая пора, пора войн, и охрана по ночам предусматривала теперь не одну, а две опасности: происки шамана и возможность нападения со стороны акавоев. К несению караула мы привлекли всех мужчин нашего рода. Такого свойства предусмотрительность была чужда природе здешних индейцев, совершенно лишенных дара предвидеть и упреждать опасность, но мне удалось склонить их к этому, поскольку они уважали меня и не хотели огорчать.

Оставалось загадкой, кого ранил ночью Арасибо. Во всяком случае, не из нашего рода и не Карапану, Конесо, Пирокая или Фуюди, как стало мне вскоре известно.

В предвидении стычек с акавоями мне хотелось иметь подробную карту лесов, гор, рек и тропинок между нижним течением Ориноко и рекой Куюни на юге, и я посылал Арнака к жителям Серимы, которые могли бы дать подробные сведения об этих краях. Они давали их охотно, и в итоге мне удалось составить со слов недурную карту. Заодно Арнак пытался осторожно собрать в селении сведения о ночном госте. Однако здесь он мало преуспел — тот провалился, словно камень в воду. Если этот человек и отлеживался где-то, излечиваясь от ран, то под большим секретом и весьма тщательно укрытый в каком-то потайном месте.

Однажды утром я отправился с Вагурой и Ласаной на охоту. Мы шли своей обычной тропой, которая уходила, как мне говорили, на десятки миль к югу, ведя через ущелья гор Итамаки в долину реки Куюни, и с незапамятных времен служила индейцам торговым путем. За поясом у меня был пистолет, на плече легкое, но метко бьющее ружье, хотя и не столь дальнобойное, как мушкет. У Ласаны был лук, из которого она редко промахивалась, а Вагура вооружился нечасто применяемым в этих краях оружием — «воздуходувкой». Стрелы ее, небольшие и легкие, представляли тем не менее страшную опасность: отравленные ядом кураре, они, даже слегка задев крупного зверя или человека, через несколько минут его умертвляли.

Когда часа через два мы добрались до мест, изобиловавших разной дичью, нас застиг такой ливень, что в лесу сделалось почти темно. Ласана и я прижались к стволу могучего дерева, называемого индейцами мора, а Вагура укрылся шагах в двадцати от нас.

Несмотря на сухую пору, мы чуть ли не ежедневно были свидетелями подобных ливней, длившихся час-два, после чего снова вспыхивало жаркое солнце и чистейшая лазурь заливала небо. На этот раз ливень продолжался каких-нибудь полчаса. Вскоре небо начало проясняться, в лесу посветлело.

Мы все еще стояли под деревом, и я по охотничьей привычке стал оглядывать окружающую нас чащу и кроны ближайших деревьев.

В расточительном нагромождении здесь росли как бы сразу три леса в одном: обычный высокоствольный лес, под ним лес непроходимых зарослей кустарника, а вверху, на стволах и ветвях деревьев, лес третий — целые армии паразитирующих растений. К тому же весь этот хаос во всех направлениях перевивался дикой путаницей сетей из лиан-канатов. Я любил вглядываться в эту бурю расточительности и отдаваться ее пьянящему дурману.

Вдруг взгляд мой замер, пульс учащенно забился. Я вскинул к плечу ружье — в каком-нибудь десятке шагов от нас над самой землей на ветвях дерева притаилась огромная змея. Это была не серая анаконда, живущая поблизости от воды, — тело змеи было ярко раскрашено желтоватыми пятнами по серо-красному фону. Я не мог определить ее длины, поскольку видел лишь часть тела, но, судя по толщине, это был настоящий исполин. Высунув голову из-за листьев, змея следила сверху за происходящим на земле. Нас она давно заметила.

Я еще раздумывал, что делать: то ли стрелять, то ли выждать, как вдруг внимание наше было отвлечено от змеи странными звуками, долетевшими откуда-то издали, из глубины леса. Сразу в нескольких местах там трещали ломаемые кусты, и треск этот, поначалу приглушенный, все более приближался, становясь явственнее, а потом мы услышали и другие звуки, глухие и яростные: не то пыхтенье, не то хрюканье.

— Сагуино! — шепнула мне Ласана. — Дикие свиньи!

Целое стадо их двигалось прямо на нас. Я немало наслышался рассказов о том, какие это опасные для человека звери, если их нечаянно раздразнить. Ослепленные бешенством, они бросаются на любого врага, будь то человек или ягуар, и, как бы он ни защищался, чаще всего разрывают его на части. Лишь поспешное бегство на дерево может тогда спасти от верной смерти.

Самый нижний сук ответвлялся от ствола моры, под которой мы стояли, на высоте десяти футов от земли, и я, подхватив Ласану, помог ей уцепиться за него и вскарабкаться наверх, а затем взобрался туда и сам. Мы успели заметить, что Вагура тоже взобрался на дерево.

Я проверил порох на полках — не намок ли, что, к сожалению, часто случалось в здешних влажных лесах, — и подсыпал свежего и в ружье и в пистолет.

— Посмотри, — указала Ласана на змею.