Сокровища Перу - Верисгофер Карл Страница 2

Бенно соскочил с седла.

— Ну, а теперь, господин директор, пожалуйте мне обещанные деньги! Все они — свидетели, что ваш Риголло не мог меня сбросить! — воскликнул, смеясь, юноша, стираясь скрыть под этим смехом свое торжество.

Никто не ответил ему. Человек с хлыстом был бледен, как мертвец, даже губы его побелели. Он с трудом выговаривал слова.

— Цирк мой еще не открыт, — пробормотал он, как бы извиняясь и оправдываясь, — так что эта тысяча талеров была…

— Просто шутка! Не так ли? — добавил Бенно. — Ну да, конечно, тем не менее я требую известного вознаграждения, господин директор!

— Какого?

— Вы должны обещать мне, что не будете бить бедного Риголло!

— И это все? — воскликнул сразу повеселевший директор.

— Да, все!

— Браво, молодой человек! Вы сразу полюбились мне! Какой бы знатный наездник вышел из вас! — восхищенно воскликнул директор.

— О, слишком много чести! — весело отозвался Бенно.

— А почему бы нет?! Артиста чтит весь мир. А кем, позвольте вас спросить, желали бы вы стать в будущем?

— Кем бы я желал быть?! — в раздумье повторил юноша. — Кем? Ну да, со студенческой жизнью я еще могу примириться. А что дальше будет, еще увидим!

Акробат закивал головой.

— Ну да, к тому времени вы станете мужчиной и тогда поступите, как задумаете, как захотите. Не правда ли? Но чует мое сердце, что в один прекрасный день вы положите все свои книги на полку и повернете спину всякой учености!

Яркая краска залила красивое лицо Бенно.

— Вы так думаете? — проговорил он, очевидно, только для того, чтобы сказать что-нибудь.

— Уверен в этом! И тогда вы так же легко можете стать цирковым наездником, как и кем-либо другим. Но, конечно, лучше было бы вам теперь же начать карьеру артиста. У меня как раз нашлось бы теперь дело для такого ловкого господина, как вы!

Бенно рассмеялся.

— До свидания, господин директор, не забудьте же своего обещания!

— Нет, нет! Будьте совершенно спокойны на этот счет!

Бенно поклонился и хотел уже идти, как чья-то рука коснулась его, Оглянувшись, он увидел пару темных глаз, смотревших на него не то испуганно, не то вопросительно. Они принадлежали юноше немногим старше его самого, стройному и бледному, с робким смущенным взглядом.

— Знакомы вы с черной магией? — спросил незнакомец.

— Что вы говорите? — изумился Бенно.

— Я спрашиваю, можете ли вы управлять сверхъестественными силами?

— Михаил! — строго окликнул директор, — поди сюда! Он славный парень, — продолжал он, обращаясь к Бенно, — усердный, честный, но… — и покрутил своим смуглым пальцем у виска. — Конечно, на это есть особые причины!

Михаил боязливо поглядывал на хлыст в руке наездника, но тем не менее продолжал:

— Мне все-таки очень хотелось бы знать, знаком ли этот молодой человек с тайнами черной магии?

— Почему вам пришла эта мысль, неужели только потому, что я сумел совладать с ослом? — спросил Бенно.

— Да, еще никто не мог заставить Риголло идти под собой покорно и спокойно, никто! Бедное животное теперь дрожит всем телом, тогда как до настоящего времени он никого не боялся!

Бенно ласково протянул Михаилу руку и сказал:

— Ничего сверхъестественного в этом не было! Могу вас уверить! Да неужели вы сколько-нибудь верите в такие вещи, как колдовство или сверхъестественные силы?

Незнакомец боязливо оглянулся и сказал таинственным шепотом: «да!»

— Михаил! — снова крикнул директор.

— Да я молчу, молчу!

Мальчики удалились, чтобы поспеть обратно в Гамбург, прежде чем запрут городские ворота. Все заметили, что Бенно, вопреки обыкновению, был молчалив и только раз как бы про себя сказал: «Да, такого коня я ужасно хотел бы иметь».

— На моем коне ты всегда можешь кататься, Бенно! — проговорил Мориц.

— Благодарю, но я хотел бы, чтобы лошадь была моей собственностью.

— А разве у тебя нет никакой собственности?

— Никакой!

— Ни своей библиотеки, ни коллекций, ни абонемента на купанье, ни даже пары коньков?

— Ничего!

— Что же тебе дарят в день твоего рожденья или на Рождество?

Бенно изменился в лице.

— Что придется! — сказал он. — Однако до свиданья, господа, мне здесь направо!

— Да подожди же, Бенно, мы проводим тебя еще немного!

— Нет, нет, я очень спешу, господа! — проговорил юноша. — Спокойной ночи! — И он скрылся за углом улицы.

Мальчики, посмотрев ему вслед, переглянулись.

— Вы его огорчили, беднягу, — сказал Мориц, — у него нет ни отца, ни матери, он живет в доме этого противного старого ворчуна, дяди, который, кажется, тяготится им, а мы напомнили ему об этом, заговорив о наших подарках!

— Да, говорят, сенатор — очень суровый человек и никогда никому не даст гроша медного. Зато никто его и не любит!

— Недавно мой отец сказал: «Цургейден не может смеяться», затем он прибавил к этому еще нечто, я даже не смею сказать, что именно…

— Да скажи же, скажи! — просили мальчики.

— Он сказал: «Я убежден, что у Цургейдена на душе какой-то тяжкий грех, что-то страшное на его совести»!

— На то похоже! Никто к нему не ходит, и сам он ни к кому не ходит! Да, нечего сказать, бедному Бенно плохое житье с этим дядюшкой да его старой бабкой!

Между тем как толпа юношей растекалась по разным направлениям, Бенно поспешно добежал до мрачного старинного дома своего дядюшки — здания неуклюжей голландской постройки, совершенно тонувшей во мраке, с тяжелым навесом и островерхой крышей, с окнами, круглые стекла которых были вставлены в жестяную оправу. У входа на медной дощечке значилась надпись — «Цургейден с сыновьями», а над воротами красовалась латинская надпись: In Deo spes mea («В Боге моя надежда»).

Таково было мрачное жилище Бенно Цургейдена. В этот вечер ни в одном из окон не виднелось света: всюду царили мрак и тишина. Ни веселое движение на улицах города, ни теплый августовский вечер, — ничто, по-видимому, не действовало на обитателей этого мрачного дома. Все двери и окна были плотно закрыты и завешены, нигде в окнах не виднелось ни одного горшочка с цветами, ни клетки с птичкой, ни одного веселого человеческого лица, как будто все здесь вымерло.

Бенно неслышно прошмыгнул к калитке, тихонько пробрался по двору и осторожно постучался в единственное маленькое подвальное окошечко, откуда виднелся свет.

— Гармс, это я, впусти меня!

— Сейчас, сейчас, мой милый!

Свет в окошечке исчез и вскоре кто-то осторожно отворил калитку, ведущую во внутренний двор. Приветливого вида старичок ласково поздоровался с мальчиком и потрепал его по плечу.

— Ну, где же ты сегодня пропадал, голубчик? Ты смотришь что-то совсем не весело!

Бенно вздохнул.

— Гармс, — сказал он, — мне бы хотелось с полчасика поболтать с тобой!

— Ну, так пойдем со мной, старая Маргарита еще не вернулась домой. Скажи мне, что с тобой, мой мальчик?!

— Ничего, Гармс, я только размышлял сегодня о разных вещах и пришел к убеждению, что мы живем здесь какою-то особой, странной неестественной жизнью, словом, не так, как другие люди!

Между тем старик ввел своего любимца в низенькую, скромно обставленную комнату, где они устроились друг против друга в удобных старинных креслах у окна.

— Странной, неестественной жизнью? Ну да, да! — закивал головой старик, — для тебя, голубчик, это, конечно, не веселая жизнь! Бабушка и дядюшка — люди старые, к тому же еще болезненные и угрюмые, они не любят слышать чужого голоса, видеть чужого лица, а тебя тянет к людям, тебе хочется говорить и смеяться. Только ты не думай об этом, не сокрушайся: ведь скоро для тебя настанет хорошее студенческое время, вольное барское житье в Йене или Гейдельберге. Тогда тебе будет хорошо и не надо будет давать отчета никому, кроме своей совести!

Глаза Бенно блеснули при этом, хотя он недоверчиво покачал головой.

— Едва ли, Гармс, это будет таким счастливым временем для меня! — отвечал он, и лицо его покрылось густым румянцем.