Джеймс Шульц - Апок, зазыватель бизонов Страница 20

— Но если ты не придешь… Нет, нет, об этом я говорить не буду, я знаю, что ты вернешься к нам, — сказала Сюйяки.

— Не бойся! Конечно, я вернусь, — ответил я. — А теперь мне пора идти. Угнать лошадей будет нетрудно: видишь, некоторые волочат за собой веревку.

Я встал, повесил ружье за плечи, вытащил нож и, подкравшись к одной из стреноженных лошадей, перерезал ремни. Подняв голову, я, к великой моей досаде, увидел, что моя сестра перерезает путы второй лошади Знаком приказал я ей вернуться к старухам и видел, как она поползла назад. Освободив двух других лошадей, я схватил конец одной из веревок, волочившихся по траве, и, перехватывая руками, потихоньку подошел к лошади. Она не испугалась меня, и мне никакого труда не стоило взнуздать ее веревкой. Через минуту я уже сидел верхом.

Все время посматривал я в ту сторону, где спали враги. Потом я начал собирать лошадей, чтобы вывести их из рощи, как вдруг снова увидел сестру. Верхом на лошади она загоняла отбившихся в сторону животных. Я подъехал к ней.

— Сойди с лошади! Не мешкай! И ступай к Сюйяки. Но в ответ она только покачала головой

— Слушайся меня! Сойди с лошади и беги назад! — приказал я.

Но она упрямо качала головой.

— Тогда я сам тебя сниму, — сказал я, подъезжая к ней вплотную.

— Если ты это сделаешь, — прошептала сестра, — я закричу. Оставь меня. Тебе нужна будет моя помощь.

Не знаю, как бы я поступил, но как раз в эту минуту один из спящих проснулся и что-то крикнул своим товарищам. Нас заметили. Я видел, как человек побежал к нам, доставая стрелу из колчана.

— Видишь! Один ты не справишься. Я помогу тебе угнать лошадей! — крикнула Питаки.

И мне ничего не оставалось делать, как согласиться с ней. Она была права: я действительно нуждался в ее помощи.

Лошади жадно щипали траву и не хотели трогаться с места. Мы бросались от одной к другой, хлестали их веревками, кричали, а отряд врагов был на расстоянии ста шагов. Одна большая серая лошадь все время останавливалась. Я боялся оставить ее здесь, потому что верхом неприятель мог нас догнать. Я схватил ружье и пристрелил ее. Выстрел испугал остальных; они перешли в галоп как раз в ту минуту, когда в воздухе зажужжали стрелы. Стрела вонзилась в бок одной из лошадей. Раненое животное заржало от боли и рванулось вперед, испуганные лошади помчались быстрее. Мы выехали из рощи на берег реки.

— Сестра, мы спасены — наши старухи и мы с тобой! — крикнул я. — Но не будь тебя, мне бы никогда не удалось загнать лошадей.

— Ха! Я говорила, что тебе пригодится моя помощь, а ты мне не верил, — засмеялась Питаки.

О, как я ею гордился! Хоть и была она девушкой, но ни одному воину не уступала в храбрости.

Мы оглянулись. Враги уже выбежали из леса и продолжали преследовать нас, хотя ясно было, что погоня ни к чему не приведет. Караульный, делая огромные прыжки, бежал по тропе.

— Спешить некуда, — сказал я Питаки, — но очень медленно тоже нельзя ехать. Как бы они не догадались, что мы стараемся увести их подальше от рощи.

Я надеялся, что отряд врагов не вернется в рощу, и надежда меня не обманула. Когда караульный догнал воинов, они после краткого совещания пошли по нашим следам. Ясно было, что они думают проследить нас до самого лагеря, откуда мы, по их мнению, вышли.

— Сестра, они вступили на тропу, конца которой никогда не увидят, — сказал я.

Я знал, как следует нам поступить; от реки мы должны были свернуть в сторону и ехать по безводной равнине. Я объяснил сестре, куда мы поедем, и сказал, что и мы, и наши лошади будем страдать от жажды. На это она ответила «

— Если тебя не страшит жажда, значит, и мне не страшно.

Мы ехали по берегу, а на некотором расстоянии от нас следовали враги. Потом мы заставили лошадей войти в воду, и я сказал Питаки:

— Пей побольше. До следующей ночи мы не увидим воды

Пили мы долго, и наконец я почувствовал, что больше не могу сделать ни одного глотка. Тогда я заставил Питаки взять мое кожаное одеяло вместо седла; мы поднялись по склону равнины и погнали лошадей на восток. Враги, видя, что мы направляемся к прериям, тотчас же повернули и пошли за нами. Они не пили у реки, видимо не желая терять время.» Тем лучше! — подумал я. — Жажда начнет их мучить раньше, чем нас «.

Солнце склонилось к западу, когда мы выехали на равнину. Спустилась ночь, и мы потеряли из виду отряд, но я знал, что при свете луны они найдут наши следы, и радовался этому: мне хотелось увести их подальше от реки.

Всю ночь мы ехали по высокой равнине между реками Миссури и Титон, не позволяя нашим лошадям замедлять бег. Ночью раненая лошадь стала сильно хромать, и мне пришлось ее пристрелить. Когда рассвело, мы расположились на отдых. Лошади щипали траву, Питаки спала, а я караулил. Нигде не видно было ни бизонов, ни антилоп; они держались ближе к воде и до первого снегопада не покидали речных долин. Зимой они переселялись на равнины, потому что снег заменял им воду.

Солнце стояло еще очень низко, когда я разбудил Питаки и сказал ей, что мы должны ехать дальше. Ей очень хотелось спать, и жажда начинала ее мучить, но ни одной жалобы я от нее не услышал. Она поймала свою лошадь, взнуздала и быстро вскочила на нее.

— Питаки, — сказал я, — после полудня здесь пройдет отряд врагов. Они будут измучены, будут изнывать от жажды. Воины увидят, что тропа ведет дальше, в глубь этой безводной страны. Им придется свернуть с тропы, чтобы утолить жажду, а ближайшая отсюда река — Титон — находится на расстоянии одного дня ходьбы. Вернутся ли они сюда, когда утолят жажду? Не думаю. А если вернутся — их ждут новые страдания. Едем дальше.

Долго ехали мы по направлению к реке Миссури, потом круто свернули к низовьям Солнечной реки. Мы объезжали все холмы и зорко всматривались по сторонам. Солнце поднималось все выше и выше, а усталые лошади все сильнее страдали от жажды. После полудня я почувствовал, что у меня распух язык. Мы с трудом могли говорить. Конечно, Питаки страдала сильнее, чем я, но она не жаловалась, и я дивился ее мужеству и выносливости.

К вечеру мы подъехали к реке, и лошади, почуяв воду, помчались галопом. Мы растянулись на песчаном берегу и, пригоршнями черпая воду, долго пили. Утолив жажду, мы умылись, намочили волосы и засмеялись.

— Я не чувствую больше усталости, — сказала Питаки, — но мне очень хочется есть.

— Придется подождать до утра, — отозвался я. — Сейчас темно, и нельзя охотиться.

По правде сказать, я не хотел стрелять из ружья, так как выстрел мог привлечь внимание какого-нибудь неприятельского отряда.

Лошади, напившись, вышли из воды и стали щипать траву, а когда взошла луна, мы переправили табун на другой берег и, привязав четырех лошадей к колышкам, расположились на ночлег. Долго я думал, но не мог решить, что мне делать с лошадьми. Если я их оставлю, придется водить их на водопой, кормить, а на ночь привязывать или стреноживать; возни с ними будет много, а я хочу стать зазывателем бизонов и не должен терять время зря. Да и не безопасно скитаться с табуном по равнинам; табун не хуже, чем дым сигнального костра, может привлечь внимание неприятеля.