Кёрк Монро - Перо фламинго Страница 4

На его отсутствие никто не обратил внимания, так как все поднялись на насыпь из золы, раковин, костей и обломков глиняной посуды, накапливавшихся здесь в течение многих веков. Ежегодно на этом самом месте, где пировали предки, племя устраивало пиршество, и в этом году обычай не был нарушен. По окончании пира начались пляски и пение, затянувшиеся до поздней ночи.

Наконец танцоры устали; устали и музыканты, бившие в барабаны и гремевшие трещотками, которые сделаны были из раковин и наполнены сушеными ягодами. К двум часам ночи музыка смолкла, и все погрузилось в глубокий сон. Задремали и караульные, которые должны были охранять лагерь. В тишине слышалось только гуканье хуп-пе (большой совы).

Если бы сторожа не задремали, быть может, увидели бы они темную фигуру человека, крадущегося вдоль опушки леса по направлению к большому амбару, где хранился принадлежащий племени маис, а также запасы ямса[1] и кунти-катки (крахмальный корень). Амбар построен был из кольев и веток смолистой сосны и покрыт пальмовыми листьями, сухими, как трут.

Человеку, кравшемуся к амбару, приходилось пересекать полянки, залитые лунным светом. Он ложился ничком на землю и полз в траве, извиваясь, как змея. В одной руке держал он какой-то круглый предмет, излучавший тусклый свет. Это была большая тыквенная бутылка, в которой лежали красные угольки, вынутые из костра, еще тлевшего на эпола — площадке для танцев. В другой руке человек нес несколько сухих щепок.

Никем не замеченный, он подполз к амбару и притаился в густой тени. Заслонив концом одеяла тыкву с углями, он засунул в нее связку щепок и стал раздувать угли. Тотчас же показался дымок, а через минуту щепки загорелись.

Человек поднес пылающий факел к сухим пальмовым листьям, заменявшим крышу: языки пламени потянулись к небу. Обежав вокруг амбара, человек поджег его в нескольких местах, затем забросил факел на крышу и скрылся во мраке.

Когда сонные караульные подняли наконец тревогу, вся постройка пылала, как факел. Индейцы выбежали из хижин и с ужасом смотрели, как гибнут в огне их запасы. Все спрашивали, как это случилось и кто виновник пожара, но караульные не могли дать никакого объяснения.

Между тем поджигатель благополучно добрался до опушки леса и спрятался в тени деревьев. Все ярче становилось зарево, и человек отступил, уходя дальше в чащу леса.

Вдруг подле него раздался голос — голос Хас-се:

— Читта! Неужели это твоих рук дело?

Вместо ответа Читта ударил его кулаком по лицу, и Хассе, оглушенный ударом, упал. Наклонившись к нему, Читта злобно прошептал:

— Лежи, носитель лука! Мы с тобой еще встретимся.

И с этими словами он бросился в чащу леса.

Хас-се, спавшего в хижине, разбудили крики караульных и зарево пожара. Выбежав из хижины, он увидел на опушке леса темную фигуру человека и направился к нему, чтобы выяснить причину тревоги, но вдруг, узнав фигуру Читты, сразу понял, кто был виновником несчастья. Невольно вскрикнув от удивления, Хас-се подбежал к нему, а Читта наградил его ударом кулака.

Очнувшись, Хас-се увидел, что лежит в хижине своего отца на ложе из оленьих шкур, а сестра его Нэтла смачивает ему виски холодной водой.

Был уже день. От амбара оставалась только куча золы да тлеющие угли. Перед хижиной, где лежал Хас-се, толпились индейцы. От него они надеялись узнать имя поджигателя. На рассвете отряд воинов наткнулся на Хас-се, лежавшего без чувств на опушке леса. Лицо юноши было окровавлено. В высокой траве воины увидели следы ног, обутых в мокасины. Эти следы привели их к берегу реки, и здесь разведчики заметили, что пропало одно из каноэ. Немедленно отправились они в погоню за беглецом. Один отряд двинулся к верховьям, другой — к низовьям реки, и до сих пор еще разведчики не возвратились.

Когда Хас-се очнулся и открыл глаза, Нэтла, склонившись к нему, спросила:

— Брат, кто нанес тебе этот жестокий удар?

Он чуть слышно пробормотал несколько слов. Нэтла выпрямилась и, повернувшись к отцу, воскликнула:

— Читта, Змея, отомстил нашему Хас-се за то, что Хас-се победил его!

С порога хижины старый вождь сообщил эту весть всем собравшимся, и толпа разразилась гневными криками.

Уничтожив маис, заготовленный на зиму, Читта нанес удар не только индейцам, но и маленькому гарнизону форта Каролина, так как Лодоньер хотел купить у Микко часть съестных припасов. В форте оставалось мало провианта; правда, в лесах водилось много дичи, а улов рыбы в реках был хороший, но французские солдаты — плохие охотники и рыболовы — всецело зависели от своих соседей-индейцев, снабжавших гарнизон пищей.

Вот почему на следующий день после пожара белые не на шутку встревожились, не видя в окрестностях форта ни одного индейца. В индейский лагерь посланы были разведчики. Вскоре они вернулись и донесли, что лагерь покинут, а индейцы словно сквозь землю провалились.

Исчезли не только все индейцы, пришедшие из дальних деревень, но и племя вождя Микко. Мало того, они унесли с собой все свое имущество.

Лодоньер понимал, что положение создалось очень серьезное. Солдаты были изнурены работами по постройке форта, многие заболели местной лихорадкой и страдали от мучительной боли в суставах. Уничтожены были запасы провизии, на которые рассчитывал Лодоньер. Ушли неведомо куда индейцы, приносившие в форт дичь и рыбу, а французы неспособны были добывать себе пропитание в этой дикой стране.

Лодоньер знал, что корабли с провиантом не скоро придут из Франции. Быть может, ждать их придется еще несколько месяцев. Да и вообще он никогда не был уверен в поддержке родины. Гугеноты были гонимы католическими правящими кругами и отправлялись в Новый Свет точно в изгнание. Оттого-то и индейцев они старались не притеснять, а ладили с ними. Без их помощи горсточка изгнанников была обречена на гибель. Между тем сам Лодоньер, измученный и переутомленный, уже ощущал первые симптомы тропической лихорадки, и трудно было ему занимать ответственный пост начальника форта.

Узнав об уходе индейцев, он решил созвать на совет всех офицеров гарнизона и сообща обсудить создавшееся положение. Немедленно послал он за своим лейтенантом Суассоном, за капитаном артиллерии стариком Хилэром, за квартирмейстером Мартинецом, начальником саперов Шателе и художником Ле Муаном. А вслед за ними прибежал и Ренэ, хотя никто его не звал.

Совещание происходило в комнате коменданта. Изложив вкратце положение дел, Лодоньер предложил всем присутствующим высказать свое мнение относительно того, что следует предпринять. Как всегда в таких случаях бывает, мнения разделились, и разгорелся спор. Художник Ле Муан взволновал коменданта, сообщив о том, что в форте неспокойно. Солдаты ждут со дня на день прибытия подкрепления из Франции. Если же провиант не будет доставлен, они построят корабль, покинут форт и сделают попытку вернуться на родину.