Роберт Штильмарк - Наследник из Калькутты Страница 46

— Так послушайте, Уильям. Во время летней паники на бирже я скупил на крупную сумму падавшие в цене бумаги — и просчитался... Подошли срочные платежи, я нуждался в немедленном займе. Я метался, как в лихорадке, ибо при малейшем признаке беспокойства вкладчиков я должен был бы объявить себя банкротом. Я тщательно скрывал положение дел даже от ближайших друзей, но Мак-Райль знал о моем просчете, ибо часть бумаг я купил через него. Он-то и познакомил меня с мистером Райлендом, и мы быстро нашли с этим джентльменом общий язык. И вот в самый критический для «Бультонс-банка» момент Райленд бегло проверил мой баланс и пошел на крупный риск, ссудив меня под вексель шестьюдесятью тысячами фунтов, правда под высокие проценты.

— Дальше, Ленди, дальше!

— Я вывернулся с платежами и ожил. Банк выстоял благодаря этой поддержке. Но, дорогой мой Уильям, эти шестьдесят тысяч были... не в денежных купюрах. Это были крупные бриллианты, которые агенты Райленда негласно продали в Голландии от моего имени. Райленд предложил мне камни и услуги агентов, с тем чтобы его имя не упоминалось при продаже камней. Что мне оставалось делать? Мог ли я тогда задумываться о происхождении этих камней? Да и можно ли считать несовместимым с джентльменской честью присвоение средств мертвого пирата?

Мистер Томпсон тяжело дышал.

— У меня дрожат колени, — простонал он. — Сэмюэль, вы не должны сердиться, но я буду вынужден перевести свои вклады...

— Уильям, это, увы, невозможно. После того как банк устоял, я вложил, по настойчивому совету Паттерсона, все новые вклады в бумаги «Северобританской компании» и жду от них быстрого оборота. Свободных денег, чтобы вернуть такой крупный вклад, как ваш, у меня нет. Теперь судьба — и моя и ваша — всецело связана с процветанием компании Райленда.

— Боже мой! Значит, любой удар по репутации этой фирмы или пятно на имени ее владельца...

— ...сделает нас нищими, мой старый друг! Наше благополучие — в чужих руках, Уильям!

В глубоком молчании, воцарившемся в кабинете, из затемненного угла вновь, еще явственнее, чем прежде, зазвучало редкое, сухое и будто насмешливое: цвирк! цвирк! цвирк!

И вдруг среди этой тягостной тишины старый Френсис, поправлявший оконную штору, испуганно всплеснул руками и опрокинул фарфоровую вазу.

— Мистер Уильям, смотрите в окно... На Соборной улице горят новые фабрики мистера Райленда!

Оба старых джентльмена бросились к окну. Над городскими крышами полыхало багровое зарево. Даже сквозь двойные стекла в кабинет проникал отдаленный звук набата и дважды донесся нестройный звук ружейных залпов.

3

Вниз по Соборной улице, начинавшейся у Ольдпорт Сквера и терявшейся под конец в дымной неразберихе окраинных трущоб, двигалась серая, молчаливая толпа мужчин, женщин и детей, одетых в рабочие блузы и передники. Многие шли с непокрытыми головами. У иных на плечах виднелись ломы и молоты, кое-где над плечом идущего в толпе колыхался и ружейный ствол. Издали вся процессия походила на погребальную.

Почти третью часть толпы составляли дети. В неуклюжих деревянных башмаках, они тяжело шагали, держась за руки старших товарищей. Некоторые, самые юные, по извечной детской привычке, еще хватались за юбки женщин, бредущих в лохмотьях, с каменными, суровыми лицами. Сбывалось предчувствие бультонского адвоката: море скорби и отчаяния выплеснулось на городскую улицу и билось о ее каменные берега!

Над первой шеренгой колыхался плакат, написанный черной краской по белой полосе холста:

«ПРОЧЬ МАШИНЫ!»

У некоторых участников процессии на груди были прикреплены дощечки с надписями: «Я искалечен машиной», «Машина работает — я голодаю».

Когда процессия, миновав два-три перекрестка, стала приближаться к окраине, высокий человек в плаще, похожий на пуританского 49 проповедника кромвельских времен, затянул диким голосом песню, подхваченную всей толпой. Мотив звучал, как церковный хорал, однообразно и торжественно.

Прохожие на улицах останавливались и провожали процессию то сочувственными, то испуганными взглядами. На самой окраине демонстрантов все чаще встречали приветственные возгласы из окон и с тротуаров.

Процессия приближалась к длинной глухой ограде, за которой виднелись кирпичные здания цехов «Бультонской мануфактуры» и соседнего с нею канатного завода. В глубине, вдоль северной границы всего промышленного участка, протекала речка; незамерзшая вода ее с маслянистыми пятнами на поверхности чернела среди заснеженных берегов. Две баржи стояли у причала. На самом берегу высилось здание красильной. Выше по течению речку перегораживала плотина. Вода недовольно шумела в отводном рукаве, встречая позеленевшие склизкие лопасти больших деревянных колес, укрепленных меж кирпичных стен. Эти колеса, со скрипом ворочаясь, двигали громоздкие рычаги передаточных механизмов и крутили станки в мастерских и цехах «Бультонской мануфактуры». Впрочем, большая часть колес находилась сейчас в покое. Вода лишь чуть-чуть покачивала их и с бульканьем бежала под лопасти...

Приводы, машины, станки... Плохо стало при них настоящему рабочему человеку! Хозяин не хочет платить ему, если эту работу выполняет машина. К ней можно приставить семилетнего парнишку или девчонку, и они отлично будут помогать машине по шестнадцать часов в сутки за жалкий фартинг и десяток тумаков в придачу. Стыдно сказать: господа в парламенте разрешили брать на фабрики детей с пятилетнего возраста... И все это наделали чертовы машины!

Толпа глухо шумела, подходя к главным воротам. Здесь, у этих знакомых, ненавистных ворот, шествие остановилось. Обширный двор и цехи всех фабрик были как вымершие. С неба падали снежинки, постепенно превращавшие двор в ровную нехоженую целину. Ворота были заперты изнутри. Во дворе перед воротами расхаживали толстый констебль и два его помощника.

Люди забарабанили в чугунные ворота. Констебль вышел из калитки на улицу и обратился к рабочим. Вместо общепринятых слов человеческой речи он издал несколько лающих звуков, означавших, что народу следует разойтись по домам и что на фабрику их сегодня не пустят.

Из фабричной конторы спешил к воротам маленький человечек в парике с косицей. В руках он держал лорнет 50 и тетрадь с какими-то списками.

— Старший приказчик хозяина, — зашептали в толпе, — тот, кто хочет заменить наши руки железными машинами!

Высоким, тонким голосом, приложив лорнет к глазам, приказчик закричал собравшимся:

— Что за сборище? Если вы решили работать, приходите утром, по одному. Скопом я вас не пущу. А сейчас будьте благоразумны, расходитесь по домам!