Лизелотта Вельскопф-Генрих - Харка — сын вождя Страница 47

Мальчик вышел из типи и пошел словно девочка, которая рано поднялась. Ему приходилось быть очень осторожным, чтобы не было заметно, что у него за плечами под накинутым одеялом ружье. И никто из дозорных не обратил на него внимания. Мальчик прошел в кусты к своему коню. Он нашел его там, где и предполагал. Конь выбрал местечко с густой травой. Харка быстро перерезал путы. Надо было спешить: слышались шаги кого-то из дозорных. Но, видно, тот не очень торопился, и, прежде чем он что-нибудь предпринял, Харка вскочил на коня и понесся по прерии на запад.

Еще мальчик услышал негромкий крик. Оглянулся. Но кустарники были уже далеко позади, и вот они уже совсем исчезли, пропали вдали. Местность была холмиста, и увидеть его издали уже было нельзя.

След отца, начало которого он заприметил ночью, был хорошо виден в наступающем рассвете. Мальчик торопил своего мустанга, нашептывал ему что-то на ухо, и животное неслось изо всех сил. Кроме коня Татанки-Йотанки, во всем стойбище не было мустанга, который бы мог догнать Харку. Но, может быть, его и не будут преследовать? Или, может быть, погоня соберется уже слишком поздно?

Воздух освежал Харку. Он ехал очень долго. Давая передохнуть коню, переходил с галопа на шаг, снова скакал галопом. Время уже перевалило за полдень, а он все еще ехал.

И вдруг Харка потерял след. Он стал внимательно всматриваться в последние заметные отпечатки копыт, и тут ему пришло в голову, что отец решил запутать следы.

Тогда Харка спрыгнул с коня, снял стеснявшее его женское платье и бросил на спину лошади. Он стал тщательно осматривать почву. Вот тут Матотаупа как будто слез с коня. Вот следы мустанга, который свободно бродил по прерии. Вот тут конь щипал траву. И никак было не определить, в каком же направлении Матотаупа направился дальше. И коня поблизости не видно, хотя следы очень свежие. Сумеет ли Харка найти отца? Матотаупа хороший охотник и воин, и уж, если он захотел запутать след, сможет ли мальчик отыскать его?

Харка оперся о своего взмыленного мустанга.

И тут животное подняло голову и стало принюхиваться.

У Харки снова вспыхнула надежда: беспокойство коня не говорило об опасности, скорее наоборот. Животное вело себя так, как будто почуяло что-то знакомое. Харка отошел в сторону и тоже стал прислушиваться. Но все было тихо.

— Отец! — громко сказал мальчик. — Отец! — повторил он, даже не задумываясь, зачем он это делает. — Отец!

И произошло чудо! Чудо, на совершение которого Харка надеялся, и все-таки это было чудо. Рядом с Харкой поднялась высокая фигура.

— Отец!

Матотаупа не мог говорить. Он прижал мальчика к себе на одно мгновение, всего на одно мгновение. Потом взял за руку и повел к своему коню, который лежал в небольшой ложбинке. Бизоний конь Харки пошел за ними. И лошади приветствовали друг друга так, как это бывало всегда. Матотаупа и Харка молчали. Они легли рядом друг с другом на землю и положили головы на шею коня. Солнце освещало прерию своими последними лучами, и трава уже шелестела от вечернего ветерка. Харка прижался щекой к плечу отца. И все еще не было сказано ни слова. Да и нечего было говорить: они принадлежали друг другу. Они разделят тяжесть изгнания. Они свободны, как птицы.

Да, они никогда не смогут прийти к людям своего рода, никогда по вечерам не услышат флейты, а по утрам веселого крика детей, никогда не будут танцевать с обитателями стойбища бизоний танец, никогда не будут сидеть с соплеменниками у потрескивающего очага, никогда не наденут куртки, расшитой матерью или сестрой…

Никогда!

И все потому, что Хавандшита лжец. Потому, что все поверили ему, даже Татанка-Йотанка, даже Четан, даже Курчавый.

Харка отдал отцу свой нож, но когда хотел вручить ему и ружье, Матотаупа отказался: пусть Харка сам пользуется ружьем.

Вместе Матотаупа и Харка были достаточно сильны. Достаточно сильны, чтобы жить в диких прериях, которые были их родиной. О дальнейшем они еще не думали. Все остальное, что могло сопутствовать их горькой судьбе — сомнение, ненависть, жажда мести, — все это было сейчас от них далеко.

Так посидели они вдвоем, потом поднялись, сели на коней и направили свой путь дальше на запад. И тут Матотаупа произнес первые слова:

— До гор я должен ехать не оглядываясь, в этом я поклялся. Места охоты нашего племени нам надо забыть навсегда.

ГОРА ХРАНИТ МОЛЧАНИЕ

Солнце стояло в зените. В полуденной жаре колебался воздух. Ветры, обычные спутники весны в Блэк Хилсе, утихли. Лес пах смолой. Вывернутые с корнями деревья умирали, и на их месте пробивалась трава и молодые кустики. Жужжали пчелы.

На краю обрыва в тени ветвей стоял медведь. Солнечные лучи, пронизывая только что развернувшуюся листву, играли на его бурой шкуре, поблескивали в маленьких глазках.

Медведь присел, поднял передние лапы, уложил их уютно одна на другую, глубоко втянул воздух, подумал и еще раз принюхался. Наконец, он поднялся и начал пробираться через поваленные стволы. Искусно балансируя на ветвях, цепляясь длинными когтями, он влез на толстый ствол с могучей кроной и забрался в самую гущу веток.

У одного из суков, в дупле, копошились пчелы, и косолапого привлек запах меда. Встав на задние лапы, он запустил переднюю в дупло и, вытащив назад, стал с удовольствием ее обсасывать.

Вот тут-то пчелы и обратили на него внимание и облепили со всех сторон.

Медведь заревел, принялся отбиваться от них лапами, но маленькие насекомые не отступали и жалили его. Напоследок косолапый все-таки запустил еще раз лапу в дупло, облизал ее, потом поспешил по стволу вниз и с легкостью белки соскользнул на землю. Но рассерженные пчелы продолжали преследовать его, а он все бежал и бежал. И вдруг встал, точно окаменев.

Пчелы продолжали гудеть над ним, но он замер, потому что увидел перед собою более страшного врага — человека.

Человек смеялся. Может быть, медведю показалось, что человек хочет испугать его, и он сам зло заворчал. Но человек стоял против медведя и смеялся. Пчелы воспользовались случаем и добрались до самых чувствительных мест косолапого лакомки, и тут уж зверю стало совсем невмоготу. Он прыгнул в кусты и бросился наутек.

Человек посмотрел вслед удиравшему хищнику. «Глупец!» — со смехом произнес он и, когда зверь исчез, спрятался в кустарник, не прекращая наблюдения за склоном горы.

Убедившись, что все спокойно, он осторожно двинулся к нагромождению деревьев, где только что хозяйничал медведь. Шел он осторожно, стараясь не оставлять за собой следов. Добравшись до поваленных деревьев, он принялся пробираться через них, пожалуй, даже более проворно, чем это только что делал бурый великан. Он остановился у огромного ветвистого ствола, но не собирался грабить пчел. Ветви дерева образовывали плотный шатер, и человек, достав нож, срезал несколько веток, проделав проход внутрь. Он втащил под крону дерева два кожаных мешка, которые принес с собой, ружье он тоже оставил здесь, а сам осмотрелся, прикинув, найдутся ли удобные пути к отступлению, и, взобравшись повыше, обосновался на прочном суке, чтобы видеть и склон горы, и прерию у подножия скал, и холмы, теряющиеся вдали.