Николай Внуков - Слушайте песню перьев Страница 54

— Ой, пани!.. — вскрикивала она, закрывая лицо ладонями. — Они обыскивали подряд все дома. Квартиру за квартирой… Каждую ночь… Нельзя было прятать ничего. Если что-нибудь ценное прятали и они находили — хозяев убивали здесь же. Так они убили нашего соседа Метека Стабаха. Он спрятал серебряный портсигар… Боже упаси что-нибудь прятать, особенно из драгоценностей… Надо было показать, что вы их не ждали… Мы жили на Хмельной, пани… Ночью никто не спал. Мы гасили свет, опускали шторы и так стояли за ними у выбитых окон, слушали — что на улице… И вот однажды они пришли к нам. Два солдата и офицер. Было совсем темно. Они приказали включить свет. Не обращая ни на кого внимания, открыли дверцы шкафа и начали выбрасывать оттуда платья… Перебили посуду в буфете. У нас были серебряные ложки — шесть штук. Офицер сунул их себе в карман… Тесаками от карабинов солдаты пороли подушки и перины… Один из них выстрелил в портрет Шопена, который висел в комнате матери… Потом меня, брата и мать загнали в ванную. Закрыли дверь на задвижку. Мы слышали, как они передвигали мебель. Кто-то из них заиграл на рояле. Потом раздался удар по клавишам. Наконец один сказал: «Здесь больше ничего нет». Мы услышали топот ног и обрадовались, что все кончилось. Но мы радовались слишком рано, пани. Когда они проходили мимо ванной, раздался выстрел в дверь. Мама вскрикнула и упала на пол. Я упала рядом с ней. Брат бросился под умывальник. Они стреляли в дверь еще семь раз. Потом ушли. Мы долго лежали, боясь даже вздохнуть. Когда встали, увидели, что мама мертвая. Пуля попала ей прямо в глаз.

Рассказывая, Марианна уже не плакала. Слезы давно кончились. Она только вскрикивала: «Ой, пани!»

— А город? — вырвалось у Станиславы.

— Ой, пани, страшно подумать. На Фильтровой улице разрушен водопровод. Стакан простой воды стоит пять злотых… На Хожей, на Красивой совсем не осталось домов. Одни стены… Разбит Крулевский замок…

Другие рассказывали, что в городе создано гетто — специальный лагерь для евреев. Издан приказ, чтобы евреи носили на одежде шестиугольную звезду из желтой материи. Кто скрывает национальность или отказывается носить нашивку — того расстреливают.

Она проснулась от лязга ключа.

Один поворот… другой…

Дверь отворилась. В светлом проеме черными силуэтами вырезались фигуры двух охранников в касках и с автоматами на изготовку. Один остался стоять у порога. Второй вошел в камеру.

— Встать!

Женщины поднялись на койках, прикрывая плечи одеялами.

Охранник у двери провел рукой по стене, нащупал выключатель. Вспыхнула лампочка под потолком.

Солдат, вошедший в камеру, ткнул стволом автомата ту из женщин, которая находилась к нему ближе всех.

— Ты! В коридор!

Он отобрал пятерых.

Марианна Павловская, спавшая рядом со Станиславой, схватила с кровати узелок с запасной сменой белья.

— Оставить здесь! — крикнул солдат.

Марианна уронила узелок на пол и оглянулась на Станиславу. В ее глазах застыл ужас.

Охранник схватил ее за плечо, толкнул к двери. Марианна упала колени. Второй солдат пинком в бок заставил ее подняться ноги.

Женщин увели. Свет погас.

Станислава легла. Начали укладываться и остальные. Никто не спал. Они лежали в могильной тишине камеры и широко открытыми глазами смотрели во тьму. Всех мучил вопрос: почему тех увели ночью? Раньше всегда уводили днем.

Утром дежурные из заключенных, разносившие завтрак, рассказали, что в заднем дворе тюрьмы гестаповцы расстреляли двадцать пять женщин, взятых из разных камер.

В обед узнали подробности. Ночью на улице, проходившей вдоль боковой стены тюремного корпуса, кто-то убил двух немецких патрульных. Убийцам удалось скрыться. Тогда гестаповцы объявили сидящих в тюрьме женщин заложниками, отобрали двадцать пять и расстреляли.

Во время вечерней поверки всех построили в коридоре и зачитали приказ: с этого дня за каждого убитого немецкого солдата будут расстреливать десять человек.

— Началось, — сказала Станислава.

Теперь она знала, что залитая кровью, преданная своим правительством Польша жива. Там, на воле, есть люди, которым дорога честь и свобода.

КЛИН

Когда Лех ушел из отряда в Пинчув, начались споры.

— Они правы там, в Центре. Надо действовать. Хватит «тихих» операций по добыче продуктов. Нужно настоящее дело! — горячился Каминский.

— Что ты считаешь настоящим? — спросил Сташек Грабовский, главный повар отряда, который до войны работал официантом в краковском ресторане «Бизанк».

— Лех правильно сказал — эшелоны. Велика честь перестрелять десяток инвалидов-обозников! Вот пустить бы под откос эшелон с машинами и солдатами вермахта…

— Чем? Голыми руками? Для того чтобы свалить под откос поезд, нужна взрывчатка. А у нас, кроме гранат, ничего нет.

— А если без взрывчатки? — сказал Каминский. — Например, развинтить и развести рельсы.

— Не выйдет. По всем дорогам они сейчас впереди составов пускают дрезины. Твой рельс сразу обнаружат и, конечно, бросятся искать партизан.

— Мне кажется, можно обойтись и без взрывчатки. Есть какой-нибудь способ.

— Э! А если попытать Юзефа Коника? Ведь он — железнодорожник, — предложил Грабовский.

— Стась, ну-ка позови сюда Коника!

Коник долго морщил лоб, соображая.

— Конечно, самый лучший способ — разорвать состав на стрелке. Понимаешь, можно так сделать, что стрелка сама переведется, когда над ней будут проходить вагоны. И тогда только любуйся, как они завертятся один за другим. Но, парень, стрелки-то всегда вблизи станций, и швабы тоже не дураки. Так что ты к этой самой стрелке не подойдешь. Ну, можно, конечно, подпилить шпалы и подкопать балласт, чтоб, значит, ослабить путь. Только вот времени на это уйдет много и работы. И следы останутся, никуда не денешься. Землю-то ведь не съешь… А еще лучше — заложить гранату как раз под стыком. Я думаю, двух лимонок вполне достаточно, чтобы разорвало болты. Только вот как ты эти самые гранаты взорвешь издали? Они, собаки, так устроены, что за веревочку-то не дернешь…

— Послушай, мы ведь договорились без взрывов!

— Вот я и подбираюсь, значит, к тому, чтобы без взрывов, — сказал обстоятельный Коник. — Ежели ножовкой перепилить эти самые накладки на стыках. Пропил тонкий, не заметишь даже вблизи, надо нагнуться и разглядывать. Дрезина над таким местом пройдет и не вздрогнет, а паровоз…

— У тебя есть ножовка? — спросил Грабовский.

— Нет, конечно.

— Ну и не морочь голову. Давай по существу. И покороче.

Коник задумался.

— Быстрый ты, значит… А быстро толкового ничего не придумаешь. Способов-то — их много, только вот лучшего сразу не найдешь. Мозговать надо, понятно? Послушай, парень, а если наладить клин? Толковая штука! Его, значит, делаешь из железа, с такими бортиками внизу, чтобы не съехал с рельса. Дрезина — она как идет? Мы на разведке видели. Пробежит, а состав не сразу за ней, а так метрах в ста. Вот в этот момент и насаживай клин на рельс. Конечно, место нужно выбирать на повороте, а не на прямом пути, где тебя видно в обе стороны на километр. Вот, значит, это самое верное дело.