Карл Май - Виннету Страница 7

Остальной состав отряда оставлял желать еще большего. По прибытии на участок мы застали на нем двенадцать поджидавших нас вестменов. Первое время, как новичок, я испытывал к ним довольно большое почтение. Однако вскоре я понял, что имею дело с людьми, стоящими на чрезвычайно низком нравственном уровне.

Они должны были защищать нас и оказывать нам помощь при работе. К счастью, за все три месяца не произошло ничего, что могло бы побудить меня прибегнуть к их сомнительной защите; что же касается помощи в работе, то я с полным правом могу утверждать, что здесь собрались самые отъявленные лентяи Соединенных Штатов.

Ясно, что дисциплина при таких условиях была в самом печальном состоянии!

Старшим считался у нас Бэнкрефт, и хотя он старался держаться соответствующим образом, но его никто не слушался. Когда он давал приказания, его высмеивали. Тогда с его стороны сыпались проклятия, какие мне редко приходилось слышать, после чего он отправлялся к своему бочонку. Ригге, Мэрци и Уилер отличались от него немногим. Все это дало мне возможность взять в свои руки бразды правления, но действовать пришлось так, чтобы никто этого не заметил. Эти люди не могли, конечно, относиться вполне серьезно к молодому неопытному человеку, каковым был я в то время. Если бы я, не выказав благоразумия, заговорил с ними повелительным тоном, то они ответили бы мне громким и презрительным смехом. Нет, я должен был действовать незаметно и осторожно, как мудрая женщина, умеющая так искусно повелевать строптивым мужем, что он и не подозревает об этом. Эти необузданные, полудикие вестмены называли меня раз десять за сутки грингорном, и все же они бессознательно считались со мной, будучи уверены, что повинуются только собственной воле.

Большую помощь оказал мне при этом Сэм Хоукенс и его товарищи Дик Стоун и Билли Паркер. Все трое были в высшей степени честные и притом опытные, умные и смелые люди, о которых хорошо отзывались далеко в окружности. Они держались большей частью около меня, других же чуждались, по делали это так, чтобы те не могли обидеться. Сэм Хоукенс, несмотря на свои смешные качества, умел справляться с этой упрямой компанией. Когда он полушутливым, полустрогим голосом на чем-либо настаивал, его желание всегда исполнялось, и это помогало мне в достижении цели.

Между нами втайне установились отношения, которые я скорее всего сравнил бы с сюзеренными отношениями между двумя государствами. Он взял меня под свое покровительство, не подумав спросить на это моего согласия. Я ведь был грингорном, а он — испытанным вестменом, слова и действия которого были непогрешимы. Как только предоставлялся этому случай, он немедленно принимался за мое практическое и теоретическое обучение во всем, что необходимо было уметь и знать на Диком Западе. И хотя высшую школу впоследствии я прошел у Виннету, — моим первым учителем был Сэм Хоукенс. Он собственноручно сделал мне лассо и позволил упражняться в его метании на себе и своей лошади. Когда я достиг того, что петля каждый раз без промаха обхватывала цель, он искренне обрадовался и воскликнул:

— Превосходно, сэр! Вот это так! И все же не зазнавайтесь, хоть я вас и похвалил! Иногда учитель должен хвалить и самого глупого ученика, чтобы тот окончательно не застрял в учении. Я уже был учителем многих молодых вестменов, и все они учились успешнее и понимали гораздо быстрее вас, и все же, если вы будете продолжать в таком же духе, может быть, лет через шесть — восемь вас не нужно будет больше называть грингорном. А пока что можете утешаться тем, что дуракам — счастье; иногда они достигают большего, чем умные!..

Казалось, он говорил это совершенно серьезно, а я так с серьезно слушал его, однако я отлично знал, что он думал на самом деле.

Мне больше всего нравилась практическая учеба, но у меня было много работы по службе, и, если бы не Сэм Хоукенс, я никогда бы не находил времени для упражнений в ловкости, столь необходимой для охотника прерий. Между прочим, мы скрывали от других наши занятия, они происходили обычно на таком расстоянии от лагеря, чтобы нас оттуда никто не видел. Таково было желание Сэма, и когда однажды я захотел узнать причину, он мне ответил:

— Делаю это ради вашей же пользы, сэр! Вы так неловки во всем, что я устыдился бы до глубины души, если бы этим молодчикам удалось увидеть вас. Ну, вот, теперь вы это знаете, хи-хи-хи! Примите сказанное к сведению!

Следствием было то, что вся компания стала сомневаться в моем умении обращаться с оружием, как и в моей физической ловкости, что, однако, меня нисколько не обижало.

Несмотря на все упомянутые препятствия, мы наконец могли рассчитывать, что через неделю достигнем соседнего участка. Нужно было отправить курьера, чтобы сообщить туда об этом. Бэнкрефт заявил, что он сам поедет в сопровождении одного из вестменов. Мы не раз уже через гонцов поддерживали сношения с соседними участками.

Бэнкрефт решил отправиться в воскресенье утром. Перед отъездом была устроена пирушка, в которой участвовали все, за исключением меня, — единственного, кого не пригласили; не было также Хоукенса, Стоуна и Паркера, которые не захотели пить. Как я уже заранее предполагал, пьянство прекратилось лишь после того, как Бэнкрефт оказался не в состоянии ворочать языком. Его собутыльники также не отставали и были под конец не менее пьяны, чем он. О поездке не могло быть и речи. Вся братия залезла в кусты, чтобы выспаться, — в таких случаях у них всегда этим кончалось! Что было делать? Гонца необходимо было послать, а между тем все они могли проснуться не раньше чем к вечеру. Лучше всего было бы отправиться мне самому, — но возможно ли это?

Я был убежден, что в течение четырех дней моего отсутствия не будет и речи о какой-либо работе. В то время как я советовался об этом с Сэмом Хоукенсом, он указал пальцем па запад и произнес:

— Вам вовсе не надо ехать, сэр! Можно передать вести через всадников, которые едут сюда!

Посмотрев в указанном направлении, я действительно увидел двух приближающихся к нам верховых. То были белые; в одном из них я узнал старого скаута, который уже несколько раз привозил нам известия о соседнем участке. Другой всадник был помоложе и одет иначе, чем одеваются вестмены. Я его раньше никогда не видел. Когда я вышел навстречу, верховые задержали лошадей и незнакомец спросил мое имя. Узнав его, он посмотрел на меня приветливым и одновременно испытующим взглядом.

— Так вы, значит, тот молодой джентльмен, который выполняет здесь всю работу, в то время как остальные лентяйничают! Вы догадаетесь, кто я, если я назову вам свою фамилию. Я — Уайт.

Это был управляющий соседнего с нами участка, куда мы собирались отправить гонца. Очевидно, какая-то особая причина заставила его самого явиться к нам. Он слез с лошади, протянул мне руку и оглядел наш лагерь. Увидев спящих, а также бочонок из-под виски, он улыбнулся значительно и далеко не дружелюбно.